– Млин, как жалко!
Лешик отложил книгу, снял очки и, вздохнув, повторил:
– Жалко… Книжка закончилась. Поговорить бы с ней. Но она в Питер не приедет. Честное слово, лучше бы Брикер приехала вместо этой Вронской! Но поездка Брикер в Питер не планировалась. Пришлось пригласить Лику.
Валерий Петрович равнодушно заметил:
– Все равно я не знаю, о ком ты говоришь. Мне это малоинтересно.
– Нет, подождите! Вы же брали у меня роман Вронской! Или я что-то путаю?
– Я? И эти книжонки в ярких обложках? – Савельев скептически усмехнулся. – Путаешь, конечно. Если и брал – то только для сестры, она макулатуру пачками глотает.
Лешик, пожав плечами, улыбнулся.
– Вы так говорите потому, что этих книг не читали. Я тоже раньше по фэнтези фантиком был. Но надо же как-то с покупателями общаться, а на точке детективы. Один прочитал, второй. Супер!
Савельев набирал эсэмэску и вяло соглашался. Да, детективы «супер», встреча с Вронской – как говорит поколение пепси, «полный улет». Живой автор – это, «по-любому, прикольно».
Лучше уж занимать Лешика беседой. Потому что, если он схватится за очередной иронический детектив и начнет гоготать, покупатели опять перепугаются. Зачем терять денежки там, где их заработать можно?
Отправив сестре эсэмэску, Валерий машинально осмотрелся по сторонам. «Хоть бы музыкальный центр сломался у тех ребят, – с досадой подумал он, глядя на точку, где торговали дисками. – С самого утра ревет дурацкий шансон. Бедная Светлана, как она все это терпит?»
Внезапно ладони стали влажными.
Опять, испугался Савельев, опять этот странный человек в сером пальто. Вон там, возле точки с орущим шансоном. Смотрит пристально. Какой же недобрый у него взгляд…
«Штампы, визитки». «Эмиграционные карты, регистрация, недорого». «Нотариус с выездом».
«Желтая газета», ну наконец-то… Артур Крылов ловко перепрыгнул через лужу, образовавшуюся из-за перманентно протекавшей крыши. И потянул на себя протяжно заскрипевшую дверь редакции.
В длинном полутемном коридоре, окутанные клубами сигаретного дыма, возились рабочие.
«Опять пробки вылетели, – расстроенно подумал Артур, шагая к своему кабинету. – Не офис у нас, а дыра настоящая. Света то и дело нет, крыша течет, краска с потолка щедрыми кусками валится прямо на голову. Не понимаю я владельцев издательства. Тираж огромный, рекламы – почти на полгазеты. Неужели нельзя помещение для редакции подыскать поприличнее!»
Открывая дверь, Артур мысленно загадал: если внутри плачет потолок или обмочились батареи – он еще потерпит. Если же случится первое и второе одновременно – пойдет к Галке писать заявление об уходе. Наплевать на гонорары хорошие, на популярность издания и на Аничков мост, зависший практически под окном. Он уволится, потому что ему наскучило все время ликвидировать потопы. И кашлять от сырости, кстати, тоже надоело!
Внутри, к огромному облегчению Артура, все оказалось почти в полном порядке, пара плевочков обвалившейся штукатурки на столе – не в счет, смахнуть и забыть.
Он уселся на стул, забросил ноги на подоконник и с наслаждением закурил. Сложное это дело – писать журналистские расследования. Набегаешься, как собака, по всем этим потерпевшим, ментам, следователям. Но и платят за такие статьи хорошо, и репутация уже ого какая. Есть два предложения о трудоустройстве от конкурентов. Тем не менее бросать «Желтую газету», несмотря на невыносимые бытовые условия, пока не стоит – здесь самые высокие гонорары и самый большой тираж. И кабинет, кстати, отдельный. Правда, нарисовался тут сосед-фотокор, чьи апартаменты залило, но это ненадолго. В общем, в Питере круче газеты нет. А в Москву пока не зовут. Впрочем, кстати, не очень-то и хотелось!
– Загораем? Очень хорошо!
Артур, окинув появившуюся в кабинете Галку быстрым взглядом, сразу же понял: дело плохо. Лицо у редакторши суровое. Брови домиком, тонкие губы поджаты, короткие волосенки агрессивной черно-рыжей окраски воинственно топорщатся. Короче, жди беды.
«Опять, наверное, неточности в статье, – предположил Артур. Он снял ноги с подоконника и постарался придать лицу покорный вид, авось смягчит тяжесть нагоняя. – А может, даже в суд подали, вот начнется нервотрепка…»
– Дорогой, – Галка присела на стул, стрельнула из пачки сигарету, – зажигалка где? Спасибо… Так вот, дорогой мой Артурчик. Ты же знаешь, как я тебя люблю и ценю. Знаешь?
Крылов с готовностью кивнул и пододвинул поближе к начальнице серебристую пепельницу.
– Я тебя люблю и ценю. И мне прекрасно известно, какая именно у тебя специализация. Но ты должен войти в мое положение. Репортерша заболела, а светскую хронику все равно надо делать. Читателям интересны не только твои разоблачительные расследования, но и подробности из жизни светских персон. Сечешь, к чему это я?
– Ага. – Артур радостно улыбнулся. – Схожу, куда надо, не боись. А то ты пришла вся из себя серьезная и суровая. Я решил, что в суд подали.
Галка выпустила облачко дыма и хрипло рассмеялась.
– Это у меня стратегия такая – напугать, а потом своего добиться. Записывай. Завтра, в шесть вечера, книжная ярмарка, презентация романов Лики Вронской. Позвони Кириллу, пусть тоже подъедет и «пощелкает». И сам, конечно, повнимательнее: чем кормили, что наливали. Ну, не тебе объяснять, впрочем! Подожди… – Редакторша пристально всмотрелась в лицо Артура и недоуменно пожала плечами. – Ты как будто даже рад?
– Конечно. Главное, что не суд, а все остальное переживу!
– Хм… меня терзают смутные сомнения. Но ладно, пойду работать. Свет вот-вот врубят, текстов нечитаных куча.
– Давай, дорогая. – Артур солнечно улыбнулся.
Дождавшись, пока за Галкой закроется дверь, он покачал головой. Вот ведь стерва глазастая, ни одна мелочь от нее не ускользнет. Но на данный момент объяснять редактору ничего не хотелось. Когда получит информацию, подготовит материал – вот тогда пусть Галка бьется в судорогах восторга. А статейка должна быть забойной, источник информации прежде ни разу не подводил…
Он вытащил из пачки еще одну сигарету и с удивлением заметил: руки-то трясутся. И неожиданно сильная тревога вдруг заскреблась в душе. Но в ту же секунду пискнул компьютер, под потолком в рыжеватых разводах замигали, включаясь на полную мощность, лампы. И Артур, позвонив фотокору по поводу предстоящего мероприятия, с головой ушел в работу.
Глава 2
Петербург, декабрь 1849 года, Федор Достоевский
Сейчас мне уже не больно вспоминать эти строки. Тургенев, Некрасов – они очень быстро из приятелей моих превратились в недругов, ездили по салонам, рассказывая, в том числе и всенепременно дамам, что я после «Бедных людей» возгордился безмерно. Некрасов к тому же еще и печатал в «Современнике» критические отзывы на «Двойника». Случилось же все это после того, как Белинский первый предал меня с Голядкиным.[13] Как гром среди ясного неба, ведь хвалил отрывки из неоконченной работы!
Я откуда-то знал совершенно отчетливо, что все злобные мои критики совершенно не правы. Что дело тут вовсе не в моей молодой горячности и чрезмерном самолюбии, а в таланте силы неимоверной. С которым действительно немногие могут сравниться. Управляться с ним, со своим талантом, я хорошо еще не умел, некоторые листы «Двойника», написанные в усталости и мучительном истощении после болезни, действительно ужасны. Но вместе с тем повесть эта выше «Бедных людей», а понять не могут то ли из-за зависти, то ли из-за бедности собственного пера.
12
Из «Послания Белинского к Достоевскому», шутливого стихотворения, сочиненного Тургеневым и Некрасовым.