— Послушай, — сказал он, — не хочешь ли сыграть в сюрреализм? Ты умеешь играть?
Она повернулась, посмотрела на него и увидела его детскую физиономию, полную беспокойства, внушающую симпатию.
— Нет, я не умею играть, — ответила она.
— Ты называешь какого-нибудь знаменитого, — сказал он. — Как Ампрей Вогар или Филло, или кого угодно. И тогда ты говоришь: если эта персона была машиной, то была ли машиной так или иначе. Или цвет тот или иной. Или каким временем года эта персона была бы, если бы была временем года. Внимание, какой машиной они “хотели” быть, но какой машиной они “стали”? Сюрреализм, ты понимаешь?
— Да, мне кажется.
Менни повернул жирное лицо к компаньону.
— Жезуп! Ты хочешь играть?
— Я голоден, — ответил Жезуп. — Я пойду поищу что-нибудь поесть.
— А почему не послать за едой ее?
— Я не хочу, чтобы она дотрагивалась до моей пищи. Ты хочешь что-нибудь?
— Для чего? Ты хочешь сказать, что-нибудь съестное? Для чего?
Жезуп пожал плечами.
— Присмотри за ней, — сказал он. И он вышел из комнаты.
Менни повернулся.
— Согласен, я нашел кого-то. Задай мне один вопрос. Ты знаешь, какой машиной я буду, или каким цветом, или придумай что-нибудь.
Клер попыталась сосредоточиться. Страх и усталость одолели ее, а теперь она должна еще участвовать в дурацкой игре. Она потерла себе лоб и сказала:
— Какая машина? Мне кажется, это то, что я хотела бы узнать. Какой машиной станете вы?
— Одной “датсун”, — ответил он, и по тому, как он улыбнулся, ясно, что он вспомнил уже эпизод, который играл. — Ты мне скажешь, когда найдешь, что это значит, — сказал он. — Задавай мне другой вопрос.
“Как будто она умерла и вдруг очнулась”. Эта фраза Менни вертелась у нее в голове каждый раз, когда она слышала его голос. Не был ли это возможный союзник против Жезупа, или это была настоящая опасность?
— Ну-у, — протянул он, как нетерпеливый и счастливый ребенок. — Ну, задавай.
— Какого... какого цвета. Какого цвета вы будете?
Глава 5
Когда около девяти часов позвонили в дверь, они обедали, сидя за столом на кухне. Жезуп настоял на том, чтобы самому приготовить обед, потом, чтобы Менни и Клер пообедали вместе с ним, хотя ни у того, ни у другого аппетита не было.
Клер находила Менни одновременно и обаятельным и ужасающим. Соблазн был велик относиться к нему, как к упрямому, но очаровательному ребенку, но Менни совсем не был ребенком, у него, казалось, не было ничего взрослого, и Клер обнаружила, что в конце концов смотрит на него, как на приятного зверька, от которого не знаешь, чего ожидать в следующий момент. И, как у животного, умственные процессы в голове у Менни каялись и примитивными и вместе с тем необъяснимыми. Клер понимала, что было бы бесполезно спорить с ним, если он окажется против нее: с таким же результатом можно было бы спорить с пумой или другим диким животным. Усилия, которые она употребляла, чтобы сдерживать себя, следя за своим настроением в его присутствии, страшно действовали ей на нервы, но вместе с тем отвлекали ее от проблемы гораздо более важной, которую поставил Жезуп, являющийся шефом и держащим в руках ситуацию.
Какова бы не была причина опьянения Менни, а было очевидно, что он принял какой-то наркотик, он, очевидно, выслал его в ее комнате и теперь находился в состоянии туманной эйфории и все время улыбался, его мозг работал медленно, и многое казалось ему извращенным. Эта игра в сюрреализм у него принимала вид извращенной и искаженной действительности, образы Менни принимали вид очень странный, и время от времени он высказывал совсем невразумительные вещи.
Но всегда речь шла о мертвых. Они по очереди задавали вопросы, и, когда Клер выбрала одну жену сенатора, еще живую, Менни долго размышлял и пытался догадаться, потом страшно разозлился и закричал:
— Это не честно, она ведь живая!
— Вы мне не сказали, что...
— Ты не должна выбирать живых людей! У них нет “ауры”!
После этого, она стала выбирать только мертвых. Жезуп отказался принять участие в игре. Теперь, когда его собственная игра, и очень опасная, достигла наивысшей фазы, он весь был в ожидании Паркера. Тридцать один час Жезуп был замкнут и сдержан. Его глаза возбужденно блестели, но теперь он и не пытался скрывать своего нетерпения и плохого настроения.
Обед, который он приготовил, отвечал его плохому настроению. Это было блюдо по-мексикански, полное томатов и перца, очень острое, и лежало на тарелках в виде полужидкой неаппетитной массы. Жезуп смотрел на них недовольным взглядом и требовал, чтобы они ели, и они безропотно подчинялись его приказам и ели. Менни превратил еду в игру, посмеиваясь над кулинарией Жезупа, в то время как Клер машинально переносила вилку с тарелки в рот и обратно на тарелку и в рот.