Находясь в плену предвзятых идей, британское правительство не обращало внимания на хитросплетения советской политики. Чемберлен смотрел на события фаталистически, не исключая возможности вражды с Советским Союзом. Политика колебалась между традиционной «сдерживающей» политикой — «прочно сидеть на своем месте и избегать трений, насколько возможно», — и нетерпеливым желанием схлестнуться с Советским Союзом на Балканах или на севере{61}. Предубеждение еще больше укрепила настоятельная необходимость для правительства Чемберлена, жертв «мюнхенского комплекса», искупить прежние ошибки. Действуя на основании неподтвержденных предположений, что Советский Союз полностью на стороне Германии, кабинет ухватился за возможность компенсировать примирительные уступки Германии оказанием стойкого сопротивления Советскому Союзу в Финляндии. Поэтому, когда премьер-министр благосклонно отреагировал на советскую просьбу о посредничестве в конфликте, Форин Оффис упрекал его за «новые примиренческие попытки». Неудивительно, что он осудил русских за их «подлые и коварные, как обычно», методы, «повторяющие действия Гитлера в Польше и Чехословакии»{62}. Сталину, который сам в глубине души питал подозрения в отношении Англии, не оставалось ничего другого, как предостеречь ее политиков, чтобы «не считали русских… дураками. В Западной Европе считали русских медведями, у которых плохо работает голова»{63}.
«Кто садится ужинать с дьяволом…»
Пакт Молотова — Риббентропа за одну ночь превратил Англию из потенциального союзника во врага. Открытая неприязнь Сталина к Англии, вызванная английской интервенцией в гражданскую войну, а также наследием исторического антагонизма, возросла из-за неприятия англичанами переговоров 1939 г. В 1941 г. он объяснит эту неприязнь яркими воспоминаниями «о казни англичанами 26 комиссаров в Баку, недалеко от его родины — Грузии» во времена интервенции{64}. Но мотивы поведения Сталина обусловливались в первую очередь чистой Realpolitik. Чувствуя свою уязвимость для британского флота, господствовавшего в Средиземном море, и основываясь на прошлом историческом опыте, он ожидал удара со стороны турецких Проливов. В день, когда Британия объявила войну Германии, Сталин призвал Турцию рассмотреть возможность советской помощи «в случае нападения на нее извне в районе проливов или Балкан»{65}.
Однако обеспечение строгого нейтралитета турок было жизненно важно и для немцев, с тех пор как румынская нефть, предназначенная для Германии, перевозилась кораблями в итальянские порты через Проливы{66}. Немцы не щадили усилий, чтобы укрепить подозрения Сталина, что «врагом Советского Союза в Проливах была и всегда будет Англия», и предотвратить любое соглашение между Россией и Турцией, которое могло привести к советскому участию в контроле над Проливами. Саракоглу, турецкий министр иностранных дел, известный своими англофильскими настроениями, прибыл в Москву 25 сентября; но переговоры, тянувшиеся до середины октября, были сорваны вторым визитом германского министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа в советскую столицу, во время которого русские в течение десяти дней практически игнорировали турецкую делегацию.
Когда Саракоглу наконец встретился со Сталиным, в ходе «горячей дискуссии» выяснилось: тогда как турки стремились к соглашению, которое помогло бы им справиться с германской угрозой, Сталин видел опасность со стороны Великобритании. Тут ярко проявился расчетливый характер политики Сталина. Он яростно оспаривал претензии Турции на острова Додеканес, так как понимал, что осуществить их можно лишь в сотрудничестве с Англией и Францией. Но тщетно он старался убедить Саракоглу, будто Советский Союз станет для Турции опорой на Балканах, где «Турция в состоянии помочь англичанам и французам, а не наоборот». «События, — объяснял он, обнаруживая прагматичность своих взглядов, — следуют собственной логике: мы говорим одно, а события развиваются по-другому. Мы разделили Польщу с Германией, и Англия и Франция не начали войну против нас, хотя это еще может случиться. У нас нет соглашения о взаимной помощи с немцами, но если англичане и французы начнут с нами войну, то нам придется сражаться с ними… Кто виноват, что обстоятельства сложились неблагоприятно для заключения пакта с Турцией? Случайное развитие событий. Этому способствовала акция в Польше. Французы, и особенно англичане, не хотели заключать соглашение с нами, считая, что могут воевать без нас. Если нас можно в чем-то обвинить, то лишь в неспособности предвидеть все».