— Я полечу, как мальчик из нашей любимой сказки, по лазным планетам? Да, Аффи?
— Полетишь, куколка, вместе полетим, но обещай дождаться меня и быть умницей. Ладно?
— Ладно. Только поливай мою лозочку, холосо? Ей, навелное, сейчас одиноко.
— Хорошо, малышка. — Чувствую, как от волнения мой голос осип и, прочистив горло, добавляю. — Я сберегу твою розу.
— Обещаешь, Аффи? — Недоверчивый тон заставляет меня повернуть голову к малышке. Усмехаюсь оттого, как ее брови хмуро сведены к переносице, а нижняя губа выпячена вперед. Невероятный ребенок.
— Обе…
Перевожу взгляд на дорогу, но от увиденной картины договорить не успеваю. Ужас мгновенно овладевает моим телом, а кровь в жилах застывает колючим льдом. Тот самый мужчина, водитель, направляет пистолет на жену дона. Я не успеваю предупредить Виктора, когда раздается громкий выстрел. Женщина падает на белоснежное покрывало земли, что тотчас окрашивается в багровый цвет. Время замедляет свой ход, и меня словно накрывает непробиваемым вакуумом, но я все же читаю по губам синьоры последние слова: «Спаси ее». Очередной выстрел заставляет меня начать двигаться, и перед глазами я новая ужасающая картина: безжизненное тело друга.
В полной растерянности я сжимаю малышку в руках и, не раздумывая, прыгаю в ближайший кювет, чудом уворачиваясь от свистящих пуль. Правда, буквально сразу понимаю, что одна вошла мне прямо в плечо, но сейчас это неважно. Главное то, кого я крепко сжимаю в объятиях. Встаю и устремляюсь в тень деревьев, немного пригибаясь от звуков новых выстрелов. Не знаю, сколько я бежал, но очнулся только в глубине леса, не прекращая нервно озираться по сторонам. Постепенно прихожу в чувство и слышу тихое хлюпанье у себя на груди. Замечаю на большом помпоне брызги крови и тут же опускаю девочку на ноги, судорожно осматривая малышку. А затем шумно выдыхаю, понимая, что это всего лишь моя кровь.
Джиа в порядке.
Пухлые губки плотно сжаты, а зеленые глаза блестят от слез, вот только в них читается не страх, а гнев. Они смотрят на меня снизу вверх, выражая обиду и злость одновременно, но больше ничего. Ни единого писка. Ни рыданий. Ни паники. Холодная, как снежинка, упавшая ей прямо на нос. Девочка всегда выделялась стойкостью среди своих сверстников, даже если и плакала, то так, чтобы никто не видел. Прижимаю ее к себе и, не в силах сдержать нахлынувшего облегчения, утыкаюсь ей в угловатое плечико и плачу. Взрослый мужчина оказался слабее ребенка. Я не простил бы себе, если бы из-за моей глупости пострадала эта маленькая девчушка, покорившая меня с первой встречи. Хотелось бы мне увидеть, какой она вырастет. Как изменятся черты ее лица и станут более правильными, утонченными, как нежная кожа будет покрываться румянцем на девичьих щеках. Я уверен, она расцветет, как бутон утренней розы. И знаю наверняка, что глаз прекраснее больше не встречу ни в одной из жизней. Я полюбил ее всем своим каменным сердцем, и мысль о том, что она могла пострадать, равносильна смерти.
Поднимаю ее на руки и направляюсь, не разбирая дороги, подальше от аэродрома. Не обращая внимания на собственное ранение, пробираюсь через глубокие сугробы. У меня нет права проиграть. Только не сейчас. Февраль, насколько мне известно, один из самых суровых зимних месяцев в России. И в данный момент я в этом не перестаю убеждаться. Вдобавок к ее шубке, я еще завернул малышку в свой пиджак и продолжаю путь. До поздней ночи иду и, кажется, уже не ощущаю собственных ног, но остановиться нет ни единого шанса. Я неустанно растираю маленький комочек в своих руках, не позволяя ей замерзнуть, а она мужественно терпит, пока мы не натыкаемся на небольшое поселение.
Позже я выяснил, что это оказалась глухая деревня возле Саратова. Стучусь в первый попавшийся дом, хозяевами которого оказывается взрослая бездетная пара. Выбора у меня нет, поэтому, пообещав им хорошие деньги, я оставляю по сути чужим людям свою малышку. Мне еще предстоит придумать, как вернуться обратно в Италию и преподнести боссу известие о гибели жены. Больше всего меня тревожит, что человек, организовавший на нас покушение, остался жив. А значит, и информация о бесследно исчезнувшей девочке рано или поздно может всплыть.
Разлепляю веки и в ярости переворачиваю стол, вырываясь из цепких когтей памяти, а дальше все как в тумане: шум погрома меняется от оглушительного грохота мебели до пронзительного звона разбитых стекол. Прихожу в себя уже сидя на коленях. Опираюсь трясущимися руками о бедра и склоняю голову вниз, замечая свежие багровые стрелы крови, стремительно бегущие вдоль пальцев. Дышу так глубоко, что, кажется, вот-вот в помещении закончится воздух.