Ребенка уже с месяц, как крестили, когда граф Роберт наконец вернулся в Йесм. Молодой матери передали, что он скачет в Фале в сопровождении большой свиты.
Герлева и Дуксия тотчас бросились лихорадочно готовиться к встрече, разбрасывая свежий тростник и стирая серый пепел, разнесенный по всему полу от очага с сосновыми поленьями, находившемуся посреди залы. Малыша одели в платьице, сотканное собственноручно матерью, а сама она облачилась в голубой наряд, опоясав бедра подарком графа. Даже Фулберта заставили сменить привычную кожаную тунику на парадную из тонкой шерсти, а Вальтера послали проследить, достаточно ли припасено вина и ячменного пива, чтобы граф мог освежиться с дороги.
Едва все эти приготовления были закончены, как громкий топот копыт и звон бубенцов на конской сбруе возвестили о приближении графа. Фулберт и Вальтер поспешили навстречу и встретили кавалькаду уже у самого входа. Милорд в прекрасном настроении прибыл в сопровождении нескольких знатных сеньоров и множества слуг.
Граф скакал на черном жеребце. Роберт Великолепный был красивым мужчиной с изящными руками; его некрупная голова гордо венчала шею. Когда распахнулась пурпурная королевская мантия, застегнутая на правом плече большой брошью из оникса, стала видна красная туника, расшитая зубчатым орнаментом, и меч на боку. Золотые браслеты в дюйм шириной украшали его запястья. Откинутый капюшон мантии обнажил непокрытую голову с черными как вороново крыло, коротко остриженными по нормандской моде волосами.
Роберт спрыгнул с коня, а Вальтер, преклонивший колено при встрече, быстро вскочил, чтобы подхватить поводья. Граф фамильярно похлопал его по плечу, как обычно хлопал тех, кому доверял, и приветливо поздоровался с Фулбертом. Затем повернулся к соскочившим с коней следом за ним знатным господам и воскликнул:
— Пойдемте, сеньоры, вы должны увидеть моего чудесного сына, о котором я так много слышал! Идем со мной, милый кузен Эдвард, обещаю тебе столь же пышный прием.
Он взял человека, к которому обращался, за руку и повлек за собой в зал.
По сравнению с ярким солнечным днем на базарной площади внутри дома казалось мрачновато. Граф задержался на пороге, помаргивая от дыма очага и оглядываясь в поисках Герлевы.
Она подбежала к возлюбленному, и он тут же отпустил руку кузена, обхватив ее за талию, и приподнял в крепком объятии. Они обменялись нежными любовными словечками, но столь тихо, что даже стоящий за графом человек ничего не расслышал.
— Лорд, посмотрите на своего сына, — пригласила Герлева и, взяв графа за руку, подвела его к колыбели в углу, где лежал ребенок.
Граф Роберт, которого в народе называли Великолепным, казалось, заполнил все вокруг своим блеском. Его мантия при ходьбе сметала тростник на полу, драгоценности на руках сияли в свете пламени. Все еще держа Герлеву за руку, он стоял у колыбели, любовно поглядывая на своего сына. Цепь, которую граф носил на шее, соскользнула, когда он наклонился, и закачалась над малышом. Привлеченный ею, он тотчас потянулся ручонками к драгоценности и, будто размышляя, откуда это чудо взялось, обратил личико к отцу, посмотрев ему прямо в глаза. Было заметно как они похожи: у ребенка такое же упрямое выражение лица, какое по праву рождения имеют все нормандские герцоги со времен Роллона. Родственник графа, молодой Роберт, сын графа Ю, прошептал о своем открытии стоящему рядом Вильгельму Тальва, лорду Белесма. Тот, уставившись на младенца из-за плеча графа, пробормотал что-то невнятное, похожее на ругательство, и, заметив удивление молодого Роберта Ю, попытался обратить все в шутку, сказав, что якобы уловил ненависть в глазах ребенка, а посему считает это признаком окончательного краха своего рода. Все это показалось молодому Роберту малоправдоподобным, и он решил, что лорд Белесма перепил крепкого ячменного меда: лежащий перед ними ребенок — обычный безземельный бастард, а у Вильгельма Тальва земли и во Франции, и в Нормандии, да и вообще его считают человеком, которому лучше не попадаться на пути. Юноша выглядел настолько обескураженным, что Тальва покраснел и тотчас отошел, едва ли понимая причину своего внезапного взрыва.
Граф Роберт восхищался сыном.
— Это плоть от моей плоти, — обратился он к человеку, которого во дворе брал за руку, и повторил: — Эдвард, скажи, разве не прекрасен мой сын?