– Рыбка, к слову, самосольная, очень недурственная! Теодор, будь ангелом, отнеси это на стол.
Облизнув пальцы, Федор картинно поднял над головой хрустальную миску с зеленым салатом и устремился в комнату.
Через несколько минут хозяин и его гость уселись за стол и приступили к ужину.
Федор ел молча, быстро, жадно, много пил, в разговор вставлял лишь короткие замечания, но, утолив первый голод, заметно повеселел.
Каратов подал горячее – дымящиеся антрекоты с овощами-гриль.
– Арни, скажи, как ты все-таки это мясо жаришь? – в устах Федора, который молниеносно разделался с первым куском и сразу приступил ко второму, вопрос звучал как высшая похвала. – Блин, у меня, по ходу, то сухое, то жесткое получается. Че я не так делаю?
Каратов расплылся в самодовольной улыбке:
– Евреи, кладите больше заварки, в смысле, покупайте парную телятину. – И он положил Федору еще кусок. – Расскажи, как ваши гастроли?
– А что гастроли? Отлично, как обычно. В Лондоне я уже был. А деньги те же, что и в Москве. Родная бухгалтерия меня вдобавок на обмене наколола. Пока наши палки в рубли, а потом в фунты переводила. О, хочешь прикол?
– ?
– В этот раз наша Юрова опять стриптиз устроила!
– То есть?
– Да вышла в «Баядерке» в шароварах, а белья-то под ними и нет. – Федор вскочил и, изображая, отставил ногу в арабеск, а потом сделал наклон пор де бра.
Каратов засмеялся:
– Что, совсем без белья?
– Ну, может, стринги и были, но шаровары-то прозрачные. Голый зад светится, как абажур, мужики в партере, понятно, слюни пускают.
Арнольд Михайлович поставил на стол сырное блюдо и вновь наполнил бокалы. После водки Федор перешел на вино и быстро пьянел. Сам же Каратов пил осторожно, ибо знал свою норму.
– И что же Юровой сказал лондонский зритель?
– А что ей скажешь?! У нее ж папик в папи-чительском совете.
– Но балерина она все же способная, – возразил Каратов. С конца восьмидесятых он работал балетным агентом, последние годы возглавлял собственное продюсерское агентство и отлично разбирался в предмете. – Данные у нее прекрасные, трудяга и на редкость артистичная.
– От этих ее данных Денисенко третий месяц спину лечит! – зло буркнул Федор, запыхтел, взял бутылку, наполнил бокал, только свой, Арнольду не предложил, и залпом выпил.
«Эх, можно вывести человека из Малой Буйловки, но Буйловку из человека не выведешь никогда», – усмехнулся Нолик, впрочем, снисходительно, по-доброму. Он понял, что разговор о театре раздражает Федора, и решил проверенным способом сменить тему.
– Ой! Теодор, вылетело из головы! Я же тебе кое-что… – Каратов взял с буфета небольшую коробочку, – …кое-что привез из Нью-Йорка. Знаю, ты любишь такие штуки. Открывай, открывай!
– Это же последний «Айфон»! – по-детски восторженно воскликнул Федор, вскочил и снова, как в прихожей, обнял Каратова и расцеловал в обе щеки. Увлеченный подарком, он стал рассказывать о каких-то новых замечательных опциях телефона, а счастливый даритель улыбался и слушал, не понимая и половины слов из его технологического монолога.
Потом Федор выпил еще бокал вина, и настроение у него, без всяких видимых причин, резко переменилось. Он вдруг насупился, потемнел и, глядя исподлобья на Каратова, заговорил каким-то чужим, ядовитым голосом сначала о том, что Каратов, мол, настоящий друг и что он ему очень признателен, хотя сам этой дружбы не стоит.
Затем, без связи, Федор вдруг перешел к некой антрепризной постановке, в которой «один мужик» предложил ему ведущую партию.
Внешне спокойно Каратов слушал пьяный монолог, хотя на самом деле напрягся:
– Некто – это кто? Теодор, чего темнить, я знаю наперечет всех, кто серьезно работает в теме.
Но от расспросов Федор отмахнулся, «чтоб не сглазить», мимоходом пролив вино на скатерть.
– И вообще, ты не ребенок, должен понимать, что обещать – не значит делать, – прибавил Каратов.
И тут Федора будто прорвало:
– А сам-то ты делаешь?! – Он вскочил, речь его сделалась быстрой, громкой, лаистой. – Ты меня семь лет своими обещалками кормишь! Как болонку на поводке держишь! Конечно, он дурак, ничего не понимает. А мне, между прочим, уже не 20. Либо сейчас, либо никогда! Дальше поздно будет! Я, блин, договорюсь! – передразнил он Каратова. – Только договоры твои ни хрена не работают. А может, ты просто не хочешь? Тогда так и скажи. Другие найдутся! – Последнюю фразу он буквально выкрикнул в лицо Арнольду Михайловичу.
– Послушай, Федь, во-первых, не ори, успокойся. А во-вторых, я действительно звонил вашему Душкину. – Каратов говорил чистую правду. С Душкиным, педагогом-репетитором Федора, он разговаривал два раза, потом еще напоминал, что само по себе было чересчур. – Ты можешь мне не верить, но факт остается фактом – я с ним разговаривал! И он мне обещал. Другое дело, что в нынешней постановке от него мало что зависит. Не он решает.