Король по-прежнему шутливым тоном, воскликнул:
– Бери деньги, бери скорее, милая племянница, и положи себе в карман, ведь это чистая прибыль!
Губы принца передернулись от раздражения, а между тем служба продолжалась.
Наконец все было кончено, и я стала принцессой Оранской.
Не знаю, как я прожила остаток ночи. Долгое время я старалась полностью стереть ее из своей памяти.
Я смутно представляла себе, что меня ожидало. Я слышала только перешептывания и рискованные шутки. Я впервые задумалась над этим в последние несколько дней перед ожидавшим меня испытанием.
Никогда в жизни я так не боялась.
После обряда вокруг меня все болтали и смеялись. Ко мне подходили с поздравлениями. Я выпила немного вина.
– Больше не надо, милая, – сказала королева, сжимая мою руку.
Меня стали готовить ко сну. Как я хотела избежать этого старинного обычая. Как мне хотелось исчезнуть куда-нибудь.
Королева и Мария-Беатриса помогли мне раздеться. Это было частью отвратительного ритуала.
Мария-Беатриса выглядела усталой. Я была уверена, что роды близки. О, почему это не случилось раньше? Почему не родился здоровый мальчик? Почему принц Оранский не сказал, что, раз уже родился наследник, он больше не желает нашего брака! Но ребенок еще не родился, а я уже была его женой.
Меня уложили. Я лежала в постели, дрожа. Потом рядом со мной оказался принц.
Король смеялся. Он задернул занавеси у постели с возгласом:
– А теперь за дело, племянник, с тобой Англия и святой Георг!
Я услышала смех. Вокруг была тьма, и я старалась напрячь все силы для грядущего испытания.
Всю свою жизнь я старалась побыстрее забыть всякого рода тягостные события, выпадавшие на мою долю, хотя это мне и не всегда удавалось. Одним из таких событий была моя свадебная ночь. Я проснулась в полусознании. Дневной свет был мне ненавистен так, что я закрылась с головой одеялом. С глубочайшим облегчением я почувствовала, что была в постели одна.
Она миновала, эта ночь, ночь боли, ужаса, унижения, и наступило чудовищное пробуждение. Если бы я была опытнее, как большинство девушек, все обошлось бы легче. Моя невинность была отнята у меня холодным, расчетливым человеком, нетерпеливо преодолевшим мое сопротивление, безжалостным к моим слезам и стонам протеста.
Я ощущала его раздражение и инстинктивно понимала, что и ему происшедшее было не более приятно, чем мне. Для него это тоже был только долг. Он презирал меня, а я его боялась.
Неужели это так и будет каждую ночь, спрашивала я себя. И я молилась, глупо, по-детски, чтобы ночь никогда не наступала.
Некоторое время я пролежала неподвижно, униженная, подавленная, чувствуя себя так, словно я вывалялась в грязи.
Вошли мои фрейлины, Элизабет Вилльерс со своей сестрой Анной и моя любимая Анна Трелони, глядевшая на меня с тревогой и сочувствием. Она обняла меня и нежно поцеловала.
– Я буду с вами в Голландии, – напомнила она мне. Эти слова были восприняты мной как слабый проблеск радости в темном, мрачном мире.
– Вы опять плакали, принцесса, – сказала Анна Вилльерс.
Элизабет смотрела на меня насмешливо, и я ненавидела ее. Я подумала, не попросить ли отца не отправлять ее со мной. Но это казалось пустяком по сравнению с моим отчаянием.
– Я промою вашему высочеству глаза, – сказала практичная Элизабет. – Они у вас опухли.
Меня одели. Я не знала, придет ли принц. Я молилась, чтобы он не приходил. Я не хотела его видеть.
Ко мне явился посетитель. Это был Уильям Бентинк, и я содрогнулась при виде его, так как я знала, что он был любимцем моего мужа и между ними существовала тесная дружба. Я догадывалась, что в этом человеке было что-то необыкновенное, потому что принц обычно не выказывал расположения к окружающим и в то же время он, несомненно, выделял этого человека.
– Я пришел по поручению его высочества принца Оранского, – сказал Бентинк. – Он просил передать вам это.
Он поклонился и вложил мне в руки ларец, после чего с видом человека, исполнившего свой долг, попросил разрешения удалиться и вышел, низко поклонившись.
Я продолжала держать ларец. Элизабет смотрела на него с любопытством.
– Ваше высочество намерены взглянуть на его содержимое? – спросила она.
Обе Анны тоже проявили любопытство, но я смотрела на ларец с отвращением, словно ожидая, что из него выползут ядовитые змеи, потому что мне прислал его человек, подвергший меня никогда прежде не испытываемому мной чувству унижения.
Дрожа, я открыла ларец. В нем лежали драгоценности, в том числе кулон из бриллиантов и рубинов на золотой цепочке.
Элизабет в восхищении затаила дыхание.
– Какая прелесть! – воскликнула ее сестра.
– Вы должны примерить кулон, – сказала Анна Трелони.
– Таков обычай – посылать молодой жене драгоценности утром после свадьбы, – сказала Элизабет.
Я ощутила холод драгоценных камней на шее. Я никогда этого не забуду, подумала я. И это было еще только начало.
– Ну не прекрасно ли! – сказала Элизабет. – Подумать только, сколько это стоит. – Глаза ее совсем перекосило. Она завидует мне, подумала я. О если бы она была на моем месте, а я на ее!
– Снимите его, – сказала я, – и положите обратно в ларец.
Они все удивились. Даже Анна Трелони не понимала меня. Все они были в восхищении от красоты и ценности присланных мне украшений.
Принца я видела недолго. Он почти не смотрел в мою сторону, и у меня появилась надежда, что, может быть, события прошедшей ночи больше не повторятся.
Весь день я принимала поздравления. Казалось, все были довольны этим браком, кроме моего отца, мачехи и, разумеется, самих новобрачных. В эту ночь я лежала в своей брачной постели в страхе, ожидая вот-вот услышать шаги мужа. Я было задремала и тут же проснулась, вздрогнув. Было уже очень поздно, когда я поняла, вне себя от радости, что он не придет.
Было решено, что до нашего отъезда, я останусь в Сент-Джеймском дворце, моем любимом доме. Уже несколько дней я не видела свою сестру Анну. Говорили, что она слишком больна, чтобы принимать кого-либо. Ей нужен покой. Я хотела поговорить с ней и была уверена, что, как бы она ни была больна, она тоже хотела видеть меня.
Мои придворные дамы все время толковали о принце Оранском. Я знала, что он казался им странным. Они говорили, что он был непохож на пылкого любовника. Он не бывал со мной наедине, а когда нам приходилось встречаться, он избегал смотреть на меня. Он не выказывал ни малейших признаков расположения ко мне.
Ему хотелось, чтобы все церемонии поскорее кончились. Я полагаю, ему так же наскучили поздравления, как и мне, но то, что он старался держаться подальше от меня, было лучшее, что он мог сделать.
Через два дня после свадьбы Мария-Беатриса родила.
Отец пришел ко мне, и я сразу же увидела, что он был очень доволен, потому что он обнял меня с выражением сочувствия, понимания, раскаяния и нежности. Я хотела рассказать ему о своих бедах и дать ему понять, что не считаю свершившееся его виной.
– Моя милая, – сказал он, – я пришел сказать тебе, что у меня сын.
Моей первой мыслью было: как жестоко, что это не произошло неделю назад, тогда моего замужества могло и не быть.
– Сын, – повторил он, – да, сын.
– А как герцогиня?
– Она прекрасно себя чувствует и вне себя от радости.
– А ребенок?
– Он будет жить.
– Дорогой отец…
– Моя дорогая дочь, если бы только…
Бесполезно было говорить об этом, но было все же отрадно, что он сочувствовал мне.
– Принц, твой муж, будет недоволен, – сказал он.
Я покачала головой.
– Лучше бы он родился до… – я не кончила. Отец обнял и прижал меня к себе.
Я выразила желание видеть герцогиню, на что он сказал мне, что она очень утомлена, однако, как только она сможет принимать посетителей, я буду первой, кого она увидит.
Когда отец ушел, я испытала некоторое удовлетворение оттого, что надежды моего мужа не оправдались. Он женился на мне, потому что было вполне вероятно, что я когда-нибудь унаследую английскую корону. Несмотря на любовь к своей стране, оплоту протестантов в Европе, он жаждал получить английскую корону и ради этого готов был жениться на нелюбимой им девушке, и теперь он навсегда связан с ней, а его надежды на английский трон почти развеяны. Он получил по заслугам.