– Мы счастливы исполнить любое пожелание леди Мэри и леди Анны, миледи, – отвечала самая высокая из них.
– Нам всем здесь будет хорошо, – продолжала леди Фрэнсис. – Я и мои дочери прибыли сюда, чтобы служить вам, и я знаю, что мы все будем добрыми друзьями. Могу я представить вам своих дочерей, леди Мэри, леди Анна?
Я кивнула, приняв, насколько это было возможно, самый величественный вид. Анна широко улыбнулась.
– Моя старшая дочь, Элизабет…
Много времени спустя я часто задумывалась, почему это судьба не предупреждает нас, какое значение будет иметь для нас в дальнейшем та или иная встреча. Должно же было у меня быть предчувствие, какую роль сыграет эта девушка в моей жизни. Я часто уверяла себя, что уже в первый момент, как я увидела ее, я поняла, что мне следует ее остерегаться, что она хитрая, умная – куда умнее меня – и что она сразу невзлюбила меня, поскольку, считая себя во всех отношениях выше, была вынуждена свидетельствовать мне свое почтение только потому, что я была из королевской семьи.
Но нет, о ее истинном отношении ко мне я узнала гораздо позднее. Я была мала и наивна; в этом у нее было надо мной преимущество. Стоило бы мне тогда только сказать отцу «Мне не нравится Элизабет Вилльерс», и он, хотя и был отстранен от нашего воспитания, тут же убрал ее от меня. Элизабет была себе на уме. Она знала, как уколоть в самое больное место, но колкость была облечена в такие слова, что в случае моей обиды у нее всегда была возможность сказать, что ее не так поняли. Она была слишком умна, слишком хитра для меня. Вот почему Элизабет всегда была победительницей, а я – жертвой.
Ее отнюдь нельзя было назвать красивой, но в ее внешности было что-то необычное, быть может, потому, что глаза ее слегка косили. Это было едва заметно. Я улавливала это только временами. Волосы ее имели оранжевый оттенок. Анна Трелони, моя любимая подруга, называла его «имбирным». Элизабет нравилась ей не больше чем мне.
Нам представили и других дочерей:
– Миледи, мои дочери, Катарина, Барбара, Анна, Генриетта и Мария.
Они присели. Анна Вилльерс походила на свою сестру Элизабет. Взгляд у нее был умный и проницательный. Но на меня она произвела не такое сильное впечатление – возможно, потому, что она была моложе.
Итак, мы обосновались в Ричмондском дворце.
Жизнь в Лондоне вошла в обычную колею. Город практически отстроили заново, и он выглядел красивее и чище, чем раньше: улицы стали шире, а зловонные сточные канавы на время исчезли.
Мой отец вместе с королем принимали большое участие в перестройке. Пока шли работы, они часто совещались с архитектором, сэром Кристофером Реном.
В ту пору мой отец не был счастлив. Он тосковал по моей матери, и ему внушало большое беспокойство ухудшающееся здоровье моего маленького брата Эдгара. Приезжая в Ричмонд, он подолгу говорил со мной, и я узнала от него многое, потому что в расстройстве он высказывался иногда необдуманно и так, словно разговаривал сам с собой.
Однажды он был очень сердит.
– Сюда приезжает епископ Комптон, – сказал он.
– К нам? – спросила я. – Но зачем?
– Его назначил король. Он будет заниматься вашим религиозным воспитанием.
– Вам это не нравится?
– Нет. Мне это не нравится.
– Тогда почему вы позволяете ему приехать?
Он погладил меня по лицу и печально улыбнулся.
– Мое милое дитя, в этом вопросе я должен подчиняться желаниям короля. – Неожиданно гнев его разгорелся. – Или это будет так, или…
Он отвернулся от меня и уставился прямо перед собой. Я испуганно смотрела на него.
– Я бы не вынес этого, – пробормотал он, – я бы не мог потерять вас.
– Потерять нас! – воскликнула я в страхе.
– Они бы отняли вас у меня. Или… они не позволили бы нам встречаться часто. Отнять у меня… моих собственных детей… они говорят, что я не должен… что я не могу воспитывать вас… и все потому, что я постиг истину.
Я мало что поняла в его словах, но мысль, что, возможно, больше не смогу его видеть, потрясла меня. Он увидел мою тревогу и снова стал тем любящим отцом, какого я всегда знала.
– Успокойся, успокойся!.. Я напрасно напугал тебя. Нечего бояться. Я буду видеться с тобой, как обычно. Я соглашусь на все, только бы они не отняли тебя у меня.
– Кто может отнять меня у вас? Король, мой дядя?
– Он говорит, что это было бы для блага государства… ради мира. Он говорит, почему я не могу держать все это про себя? Зачем я выставляю свою веру напоказ? Но ты не должна беспокоить свою маленькую головку…
– У меня не маленькая головка, – сказала я твердо. – И я хочу ее беспокоить.
Он засмеялся и неожиданно изменил тон:
– Это пустяки… это все пустяки. Епископ Комптон приедет, чтобы наставлять вас в вере, которой вы должны придерживаться в соответствии с законами и распоряжением короля. Вы должны слушать епископа и быть добрыми детьми англиканской церкви. Комптон и я никогда не были друзьями, но это не имеет значения. Он честен, трудолюбив и пользуется расположением короля. Он будет исполнять свой долг.
– Если он не друг вам…
– О, это давняя ссора. Он имел наглость уволить секретаря вашей матери.
– А мама не хотела, чтобы его увольняли?
Отец кивнул.
– А тогда почему его уволили? Разве вы не могли…
– Комптон был епископом Лондонским, а секретарь мамы был католик. Теперь это все в прошлом. Твоя мать была недовольна, как и я. Но… эти люди… все они – фанатики и не станут никого слушать. А теперь, моя дорогая, покончим с этим разговором. Напрасно я начал его. Епископ Комптон приедет и воспитает вас хорошими девочками. Такова воля короля, и мы должны повиноваться.
– Но вы несчастливы.
– О нет… нет.
– Вы сказали, что нас могут отнять у вас.
– Разве? Вот что я тебе скажу… ничто, ничто в мире не может отнять у меня моих детей.
– Но…
– Я высказался опрометчиво. Я не хотел, чтобы этот Комптон приезжал сюда, но теперь я вижу, что он хороший человек, добрый христианин. Он повинуется распоряжению короля и сделает вас добрыми протестантками. Этого желает король, и тебе известно, что мы все должны повиноваться ему. Он говорит, что такова воля народа и народ должен видеть, что она исполняется. Это очень важно. Он прав. Карл всегда прав.
– Тогда почему вы несчастливы?
– Как я могу быть несчастлив, когда я с тобой? У тебя будет французский учитель. Тебе это понравится. Я знаю, ты любишь учиться.
– Я люблю узнавать новое.
– Это хорошо. А как Анна?
Я промолчала, и отец засмеялся.
– Она не любит читать, потому что у нее болят глаза, – сказала я.
Он нахмурился.
– У нее действительно слабое зрение. Бедный ребенок. Но у нее добрый характер, и мы должны постараться не испортить его.
После этого отец заговорил со мной о всяких пустяках, стал шутить, и еще до того, как он ушел от меня, все мои страхи исчезли.
Я все больше узнавала о происходившем вокруг нас. Прислуга всегда сплетничала, и мы, естественно, прислушивались к разговорам, хотя и не все понимали в них. Когда я говорю – не все понимали, я не имею в виду Элизабет Вилльерс и Сару Дженнингс. Те были старше и, как мне кажется, уже тогда разбирались в происходящем лучше иных взрослых.
Надо сказать, они сразу невзлюбили друг друга. Сара к этому времени совершенно подчинила себе Анну. Моя сестра редко с ней разлучалась. Не то чтобы Сара льстила или заискивала. Наоборот, бывали моменты, когда она выглядела госпожой, а Анна ее служанкой.
И то, что Элизабет Вилльерс не удалось установить такого же рода отношения со мной, вероятно, и вызывало у нее неприязнь к Саре. Она узнала в ней одну из себе подобных. Они обе были честолюбивы и рассматривали свое нынешнее положение всего лишь как одну из ступенек на лестнице, ведущей к власти.
Они понимали наше положение лучше, чем мы сами тогда, и прекрасно отдавали себе отчет в том, что существовала возможность – пусть и отдаленная, – что при определенных обстоятельствах мы – я или Анна – можем оказаться на троне. Они почувствовали друг в друге соперницу, и это сделало их врагами. Каждая из них по-своему была опасна, но они пользовались различными приемами: Сара высказывалась прямо и определенно; Элизабет была сладкоречива и хитра. Я предпочитала Сару.