Князь Петр достал из ящика стола портрет матери – урожденной Анастасии, и протянул его стоявшей ближе всех к нему Лизе. Она со вздохом рассмотрела его и передала дальше.
– Потом я просил Марфу, если у нас когда-нибудь появится ребенок, девочку назвать Анастасией, а сына – любым мужским именем, начинающимся на букву А.
– А! – вдруг вскрикнула Анна и покачнулась, опершись на плечо Корфа. Портрет выпал из ее рук, Владимир едва успел подхватить его и, взглянув мимоходом, тоже не удержался от возгласа.
– Не может быть! Я узнаю это ожерелье! Отец хранил его с незапамятных времен и потом отдал Анне.
– Но это значит... – Репнин побоялся продолжить его мысль.
– Вы все правильно поняли, – подтвердила Сычиха. – Барон передал это колье той, кому оно и должно было принадлежать по праву и рождению – новой Анастасии, настоящей Анастасии Долгорукой.
– Анна и есть моя дочь? – побледнел князь Петр, не зная, что и думать и как себя вести – броситься к Анне и заключить ее в объятия или прежде повиниться, что едва не разрушил ее счастье, как когда-то испортил жизнь ее матери – Марфе.
– Но как такое могло случиться? – удивилась Наташа, переглянувшись с Александром.
– И зачем тогда ты украла ребенка у Марфы? – растерялась Лиза.
– Я не похищала дочь Марфы, – покачала головой Сычиха. – Это сделал барон Корф. Я принесла девочку в церковь, чтобы ребенка окрестили. Но отец Георгий тогда уехал к Долгоруким, потому что в этот день раньше срока родилась Лиза. Была страшная метель, я боялась, что могу заблудиться с ребенком на руках по дороге назад, и поэтому сама окрестила ребенка, но вписать полностью в церковную книгу не успела – на пороге появился Иван. Он все знал и следил за мной. Барон был истинным другом Долгоруких, он понимал, что связь Петра с Марфой приносит огромные мучения его семье, и старался не дать разрушиться браку князя.
– Так отец все знал? – прошептал Владимир.
– Да, – кивнула Сычиха, – и скрывал всю жизнь тайну рождения Анны. И мне велел молчать, взяв с меня страшную клятву не разглашать этот секрет, пока он сам не сочтет возможным признаться в содеянном. И я была верна данному ему слову.
– Но как же так? – задумчиво произнес князь Петр. – Иван всегда говорил мне, что взял на воспитание дочь его знакомых, мелкопоместных дворян, умерших от болезни легких.
– Так и было, – подтвердила Сычиха. – Поначалу он отдал Настю на воспитание своим старым бездетным знакомым и просил называть ее Анной, дабы не нарушать традицию первой буквы в имени. Но случилось несчастье – приемные родители Анны в одночасье сгорели от болезни, и девочка осталась сиротой, и тогда барон вынужден был взять Анну к себе в дом и воспитывать, как и положено дочери князя Долгорукого. Но поскольку Марфа, когда родила Настю, оставалась еще крепостной, барон на всякий случай отписал ей вольную. А остальное вы уже и сами знаете.
– А Полина?.. – смутился князь Петр. – Ее ведь нашли в том самом одеяльце.
– Про одеяльце – это вы у Варвары, кухарки Корфов спросите, – закивала головой Сычиха. – Она подтвердит вам, что барон велел ей сжечь откуда-то принесенное одеяльце для младенца, да она пожалела – вещичка больно красивая была, теплая. А тут еще и девочку в корзинке безродную перед дверью нашли, вот Варвара и укутала бедняжку, чтобы не простыла, а имя от головы придумала, когда букву А на уголке увидала.
– Девочка моя! – растрогался князь Петр, подходя к Анне. – Простишь ли ты меня? Примешь ли?
– Да, да! – воскликнула Анна и в смущении позволила князю Петру обнять себя.
– А я? Я-то что же – стала никто и не нужна никому? – запричитала Полина.
– Шла бы ты отсюда побыстрее, – неласково сказал ей Корф. – Ты теперь птица вольная – езжай, куда глаза глядят, и не возвращайся.
Полина всхлипнула и, утирая рукавом слезы, выбежала из кабинета.
– Удивительная история! – прослезилась Наташа.
– Надеюсь, папенька, больше вы не станете принуждать меня выходить замуж за барона Корфа? – настороженно спросила Лиза.
– Прости и ты меня, – кивнул князь Петр, раскрывая объятия и другой своей дочери. – Я был слеп и безумен. Но это все в прошлом, и по прошествии траура мы отпразднуем сразу две свадьбы!..
– А что намерены делать вы? – тихо спросил Александр, садясь в карету вслед за Наташей, когда, попрощавшись со всеми, они собрались вернуться в Петербург. – Разве мы едем не во дворец? – удивилась она.
– Нет, конечно, нет, – поспешил успокоить ее Александр. – Просто я хотел знать, каковы ваши личные настроения?
– Я все еще не разобралась в своем чувстве к... – начала Наташа и покраснела.
– В своем чувстве ко мне? – Александр пытливо заглянул ей в лицо.
– Я бы хотела остаться верной подругой принцессе Марии, – тихо сказала Наташа. – Она, как я слышала, в скором времени возвращается ко двору, и вы обвенчаетесь с ней.
– Я буду делать все, что требуют от меня интересы государства, ибо только недавно я понял, как это важно – быть для своих подданных государем, – вздохнул Александр.
– А я буду счастлива служить вам, – прошептала Наташа и отвернулась, опасаясь, что Александр заметит слезы у нее на глазах.
За окном проплывал знакомый зимний пейзаж, но что-то неуловимо изменялось в нем. Тени заметно удлинились, снег, пропитанный приближающимся теплом и по-весеннему солнечным воздухом, стал рыхлым и потемнел. Вокруг все наполнилось нежным древесным ароматом, и птицы защебетали. О чем? О любви!..
Эпилог Чего еще больше желать? Анна, официально записанная как Анастасия Долгорукая, обвенчалась с бароном Корфом там же в Двугорском, и сразу после свадьбы молодожены уехали в Париж, куда Владимир получил назначение в должности помощника военного атташе при посольстве России. Под своим прежним именем – Анна Платонова – его очаровательная и талантливая супруга блистательно дебютировала на сцене Гранд-Опера, спев Розину в опере Моцарта «Свадьба Фигаро», и на следующее утро проснулась знаменитой.
Перед отъездом из Двугорского Анна сердечно простилась с Марфой и все звала ее с собой, но та отказалась. Князь Петр нанял для нее лучшего адвоката, и тот приложил всевозможные усилия, чтобы судья счел ее действия в отношении Сычихи – произведенными в состоянии аффекта. И потом князь Петр сам лично поручился за нее. Фрол Прокопьевич не стал препятствовать освобождению Марфы, и по выходу из заключения она впервые смогла обнять свою потерянную двадцать лет назад дочь.
Марфа была счастлива – девочка выросла настоящей красавицей. А какая умница, и характером выдалась в нее... Но Марфа не осталась с молодой баронессой – она отправилась в монастырь замаливать свои грехи перед Господом.
Лиза и Михаил венчались позже в Петербурге, после того, как княгиня Мария Алексеевна прошла полное обследование у известного специалиста по душевным болезням. И, отпраздновав скромно бракосочетание Репнина и Лизы, князь немедленно увез жену в Баден-Баден – исцелять организм, отравленный ревностью.
По обоюдному соглашению на управление имениями породненных семейств поставили Никиту, а Соня наотрез отказалась покидать Двугорское, и, по слухам, нового управляющего последнее время все чаще стали видеть в обществе младшей княжны Долгорукой. Татьяна к лету, как и говорила Варвара, родила – мальчика: принимала у нее Сычиха. Чудный получился младенец – крепенький и здоровый, и крестили его Андреем.
Полина вместе с бывшим управляющим Корфов бежали в Москву, и по дороге Карл Модестович обнаружил в вещах Полины свои пропавшие в имении деньги. Он опознал их по особой метке, которую делал для себя, подсчитывая ассигнации. По этой причине подельники подрались, но потом все же помирились и решили открыть совместно немецкую пекарню, где готовили бы разные вкусности и любимый Модестовичем штруделъ с яблоками.
Забалуева по личному распоряжению Александра и при его надзоре отправили в пересыльную тюрьму, но далее его след таинственным образом потерялся. Видно, не пришло еще время падения его могущественного покровителя. Впрочем, это – уже совсем другая история...