— Скока время? — спросил он.
— Четыре.
Куда девался день? Пора встречаться в пабе с бандой на саунд–чек.
Джейк и Бэби подтянулись как раз в тот момент, когда вышибала выдворял пару ссорящихся пьянчуг. Звали вышибалу Большой Брайан, и сложен он был, как кирпичный сортир, что по–австралийски означает «у него нет шеи». Трезвостно–озадаченный дуэт он вынес за шкирки, после чего швырнул на середину улицы, как парочку цыплят. Вытерев руки о штаны, он праведно ухмыльнулся и скрылся внутри.
Бэби посмотрела на Джейка:
— Груборама!
Два пьянчуги уже забыли, из–за чего ссорились, и теперь сидели на мостовой и подкуривали друг другу сигареты. Но похлопав глазами на Бэби, оба рухнули наземь и принялись целовать асфальт.
— Эй, Бэби! Джейк! — Следом за Кейт подъехал фургончик серферов, и оттуда выпрыгнула Ляси. — Увидимся попозже, пижоны, ладно? — И она отмахнулась от серферов, поправляя свой прикид. С пляжа по улице к ним пришлепала Пупсик — по–прежнему в ныряльном костюме. В паб они вступили все вместе.
— ХУХУХУХУХУХУ! — завопили представители менее достославной субкультуры Байрона — той, где мужчины щеголяли в не–кельтских татуировках, усах и неироничных дурных стрижках, а женщины отзывались на такие имена, как Жанель и Шарина: если конкретнее, отзывались они следующим образом:
— Хой? Ты это МНЕ?
— ЭГАГА! СЮДА, БЭБИ! — И несколько мужиков у стойки схватились в знак приветствия за промежности.
— Парни, а откуда вы знаете, как меня зовут? — поинтересовалась Бэби, искренне озадаченная сим обстоятельством так же, как и в первый раз, когда познакомилась с Эболой. И, разумеется, за свою промежность в ответ тоже вежливо схватилась. Однако это почему–то распалило всех еще больше.
— ФЬЮ–ХУУ! — присвистнул один, за ним другой, потом третий.
На улюлюканье, свист и общие тестостероновые йодли Ляси предсказуемо ответила:
— Хочешь пососать мне хуй?
Ну, то есть — для нее предсказуемо. А чмоголовых это явно потрясло. Некоторые пооткрывали рты и заизгибали верхние губы, что по–землянски означает «а бобо не хохо?».
— Э, девочки, — нервно вмешался Джейк. — По–моему не стоит…
— Пасть заткни, пидорка, — кратко проинструктировал Джейка жилистый детина с глазками–бусинками, опасно заточенными носами сапог и отсутствующим передним зубом. После чего снова перенес все сиянье своего вниманья на девочек. — Вы дайки? — Это был вызов. Как общее его настроение, так и тон предполагали, что он не является искренним сторонником гее–лесбийских Марди–Гра. — Я так прикидваю, — объявил он, не дожидаясь разъяснений касательно их сексуальной ориентации, — дайкам всем нужен хороший мужик. — Детина почесал яйца и встал с табурета. Медленно и нарочито он жевал жвачку. — Вот что я прикидваю.
— Да ну? — ответила Пупсик, подходя прямо к нему, — крохотное существо в гондоне на все тело; ее антенны, приплюснутые волнами прибоя, торчали вперед, как рога у быка. Она расчетливо цапнула его бутылку пива со стойки. Привстав на цыпочки, вылила содержимое тары детине на голову, удостоверившись предварительно, что большая часть стечет по лицу. Затем, не сводя с него глаз, откусила от бутылки основательный осколок. — Значит, прикидваешь? Хороший, значит, мужик. Тогда скажи мне. Что хорошего в мужике? — Пупсик выплюнула осколок поменьше на пол. — И не вынуждай меня выставить тебе второй зуб, Крысеныш, — предупредила она. — Может повлечь за собой трагические последствия для твоего стиля жизни. Например, ты не сможешь больше грызть электропроводку.
— ТЫ… — Крысеныш занес правый кулак и повлек его к Пупсику.
— Таски! — заверещала Ляси, вспрыгивая на барную стойку переворотом и приземляясь в позе Майкла Джексона в клипе на «Вали»[138].
— Ох черт, — выдохнул себе под нос Джейк. Он, конечно, любил Тарантино[139] и все такое, но. В сильной тревоге он взглянул на Бэби. К его ужасу, та, казалось, пребывала где–то в миллионе миль от паба.
Ну, может, и не в миллионе, но в пабе она присутствовала явно не вся. На самом деле пребывала она в совершенно другом измерении — если точнее, Измерении 865А. И кувыркалась там со стайкой поющих маргариток. Они такие миленькие. Они такие славненькие. Они кружились и скакали, и летали на блюдечках в желтый горошек вокруг ее головы.
Ляси нагнулась, захватила пальцами уши Крысеныша и потянула вверх. Тот таращился на нее и Пупсика словно бы в шоке, но уже, судя по всему, приходил в себя — а его «я» пропиталось пивом и было в ярости. Кореша тоже подымались с табуретов и делали все то, что обычно делают земляне, когда им хочется показать, что они намерены переаранжировать кому–то черты лица: били о стойку бара стаканы, сдержанно матерились, рычали и отплевывались.
Бэби просто влюбилась в свои маргаритки. Они представляли собой все самое красивое во всей–ленной. А вся–ленная — такое красивое место. Маргаритки ей улыбались. И она все улыбалась, улыбалась и улыбалась в ответ.
ДЗЫНЬ! Весь паб залило светом ослепительнее солнечного и мягче лунного. Воздух вдруг пропитался ароматом разогретой солнцем кожи и липкого риса с манго. Слух всех присутствующих наполнился бренчаньем небесных арф и скрипок, на которые, само собой, накладывался гитарный лязг убойных ходов и аккордов и совершенно адский вокал. То работала старая добрая инопланетная магия.
— Ты, ТЫ — КРЫСОТКА! — ослом заржал Крысеныш. Он шагнул к Пупсику и нежно сгреб ее в объятья; остальные ретиво зааплодировали, а пьяные глазки их налились добродушием и дружелюбием.
— Ох, вле–э, — нахмурилась Пупсик, отталкивая его с видом крайнего омерзения. — Это ты зря, Бэби. Мне только–только стало весело.
Бэби моргнула:
— Прошу прощения? Что зря?
И тут в паб, спотыкаясь и хлопая крыльями, ввалились Торкиль и Тристрам. Они театрально стонали и стенали. На них были темные очки, оба держались за животы. Из–под их одинаковых маек «Я [СЕРДЕЧКО] Тину Арену»[140] выпирали какие–то странные остроугольные формы.
— Ё! — пискнул Торкиль.
— Новые пидорки, — одобрительно заметил Крысеныш. — Очень приятно вас тут видеть. С вами тут как бы не так сильно мачо разит, а? Добро пожаловать, ребята, — расцвел он. — Мы в этом пабе уважаем разнообразие.
— Э, спасибо, — неуверенно ответил Торкиль. Он глянул на Джейка, чтобы тот помог ему расшифровать этот новый и неожиданный знак в огромном постмодернистском ландшафте жизни. Но друг его был слишком занят, восхищаясь сами–знаете–кем, и призыва о помощи не заметил. Ляси разочарованно соскочила с бара.
— Что творится? — скрипнул Тристрам.
Ляси в совершенстве овладела системой коммуникации филонов, поэтому в ответ лишь пожала плечами и скривила иронически губу.
— Справедливо, — ответил Тристрам.
Но Пупсику все они уже приподнадоели.
— Так мы проверяем звук или как? — рявкнула она. И, выдвинувшись к фургону, принялась выгружать технику.
— Что у вас под майками? — Пока они таскали, Джейку наконец удалось оторвать взгляд от Бэби.
— Кристаллы. — Торкиль нахмурился.
— Кристаллы?
— В Нимбине мы такой чумой догнались. Не уверен даже, как в Байрон вернулись, знаю только, что с час назад высадились на пляже, ощущая себя комками шерсти, которые срыгнула очень крупная киска. Паскудство, как не знаю. И вот мы детоксуемся, и тут Тристрам вспомнил про вывеску, где обещают лечение кристаллами. Поэтому мы набрали кристаллов и монтажной лентой все ими обклеились. — Он задрал майку и показал Джейку.
— И помогает?
— Да не очень, — ответил Тристрам.
— Может, им время надо, чтоб подействовало.
— На это и надеемся.
— А где Генри? — Близнецы в унисон скривились.
— Тут. — Это еще что такое? Все заозирались, стараясь понять, откуда раздается тишайший голосок. — Да тут я. — Генри стоял на четвереньках в дверях, напоминая собой такое, что бродячая собака не стала бы даже рассматривать в меню на ужин.
139
Квентин Тарантино (Quentin Jerome Tarantino, р. 1963) — американский кинорежиссер, сценарист и актер.