— Миша, знаешь первое правило примы?
— Быть прекрасной?
— Это второе. Первое — не позволять себе больше одного пирожного в неделю. Так что шинель, шляпу и бегом марш в управление, господин поручик.
Шлаевский с улыбкой отсалютовал. Не застёгивая, накинул шинель, поцеловал на прощание Марте руку. Не удержался и приложился губами также к родимому пятну на запястье, после стремительно выскочил на лестницу. Девушка проводила его затуманенным счастливым взглядом, после потянулась и прошла по номеру к окну в главной комнате — посмотреть ещё хотя бы пару минут на своего Мишу...
Не удосужившись постучать, в номер вошёл высокий кавалерийский офицер с пышными усами. Быстрыми шагами подошёл к Марте.
— Hat dieser Welpe die Zeit gekostet?
— Максимилиан, я же просила — не входи без стука. И говори по-русски, мы уже не в Берлине и даже не в Варшаве.
— Раньше тебя это не смущало, когда мы одни.
Усач попробовал приобнять девушку за плечи, но она резко сбросила его руки. Подошла к комоду, взяла мундштук и закурила, всё ещё глядя в окно.
— Раньше было раньше, милый братец.
— Да. Ты не пускала щенков дальше кулис.
Марта резко развернулась и залепила офицеру звонкую пощёчину, её глаза полыхнули недобрым пламенем.
— Герр офицер, следите за речью!
— Прости, сестра. Ты же знаешь, как я отношусь ко всем этим навязчивым ухажёрам. К тому же он тебе явно не пара. Проучить мальчишку?
Прима глубоко затянулась и замолчала. Выпустила струйку дыма, повернулась к усачу с таким лицом, что тот попятился. В её голосе появился металл:
— Если ты хоть пальцем его тронешь — я тебя изничтожу. Не терпится нарваться на драку — позадирай полковника фон Гринвальд-Рихтера. Вы с ним явно похожи. Заодно Мише будет польза: полковник найдёт новую грушу в твоём лице. Но про поручика и думать не смей. Ты меня понял?
— Да. Я понял... Я всё понял.
Офицер резко развернулся, щёлкнул каблуками и вышел так же стремительно, как и вошёл. Марта докурила сигарету, легла на постель. Подумала про поручика. А ведь в театре он показался ей очередным бесполезным франтом, внушающим отвращение, подошла только из интереса к его спутнику, знаменитому на всю Москву полковнику фон Гринвальд-Рихтеру, про которого даже Дягилев наслышан... И как это только произошло, почему позвала Михаила к себе в номер на кофе?
Девушка принюхалась — постель всё ещё пахла туалетной водой Шлаевского. Брюнетка прижалась лицом к подушке и сделала глубокий вдох, на её лице появилась счастливая улыбка, добрая и очень простая. Впервые за много лет, а то и за всю жизнь.
***
После очередного раунда Михаила пришлось приводить в чувство нашатырём. Когда он открыл глаза, полковник с виноватым видом выслушивал причитания шифровальщицы:
— Роман Фёдорович, ну это уже слишком! Пару дней назад ты его нокаутировал ударом поддых, теперь бедному мальчику прилетело в челюсть. Ещё пара таких раундов, и лишишься секретаря!
— Машуль, ну не ругайся. Ну подумаешь, дал в морду. Сам виноват — опоздал. А я предупреждал нашего обожаемого поручика, что такого не потерплю. Думает, закрыл «Спецсредства» на «отлично» — можно вечера в ресторациях с мамзельками проводить, а наутро опаздывать. Да и вообще, это он удар пропустил, моей вины нет...
Шифровальщица надула губки и сдвинула брови.
— Роман Фёдорович!
— Ладно, ладно. На неделю никаких рингов, пусть в себя приходит. На полигон его свожу пострелять. Довольна?
— Да, так-то лучше.
Девушка улыбнулась и ушла. Полковник подошёл к Шлаевскому.
— Ну, Михаил, вставайте. Ринг и без Вас отлично моют, нужды валяться на нём нет.
Поручик пробурчал в ответ нечто невразумительное.
— И не огрызайтесь. Я Вас предупреждал. Да и удар Вы обычно держите, пропустили явно из-за бессонной ночи... Что, какова Марта, огонь?
— Рихтер, не Ваше дело.
— Ну-ну... Ладно, чёрт с Вами. В душ, а потом собирайтесь — поедем на явку коммунистов русский порядок наводить. Я Машуле обещал свозить Вас пострелять, а тут мишени ещё и звуки издают при попадании в десятку.
Поручик в ответ только вздохнул.
Пока «Руссобалт» ехал на место конспиративной явки, фон Гринвальд-Рихтер без умолку говорил:
— Вообще, краснопузые сейчас уже не то, что прежде. Раньше интересно бывало. Меня трижды за полгода взорвать пытались, в Иван Иваныча по подворотням стреляли. Ух, было время. А теперь что? Половину повесили, вторая половина сбежала в Швейцарии всякие. Исполнителей толковых нет. Организаторов тоже. Вон, всё, что осталось от Ягоды — череп-пепельница на столе Дрейзера. Эх, скучно жить!