Ровно сорок пять лет назад, когда казнили декабристов, трое из них сорвались, но тут же были повешены вторично. Ужас, который начался теперь, не шел ни в какое сравнение с той давней казнью! Если сорвавшийся с виселицы Кондратий Рылеев, по его собственным словам, был счастлив «дважды умереть за Отечество», то несчастному Михайлову пришлось умирать за него четырежды!
Первый раз веревка оборвалась, и он полетел вниз, удачно приземлившись на ноги; второй раз — отвязалась, и он неуклюже рухнул на землю всем телом; в третий раз — растянулась как резиновая, и осужденный плавно опустился на землю. Четвертый раз превратился в настоящий кошмар — измученного, находящегося в полубессознательном состоянии Михайлова пришлось держать на весу целых десять минут, ожидая, пока он задохнется, поскольку узел веревки оказался слишком слабым, и она никак не могла удавить несчастного! Причем держал его даже не палач, а доктора, приглашенные на казнь для освидетельствования смерти осужденных!
И все это происходило на глазах у других смертников, дожидавшихся своей очереди! Неудивительно, что когда пришел черед Перовской, она была крайне взволнованна, хотя из последних сил старалась владеть собой. Однако ей повезло, и ее повесили с первой же попытки[13]…
Палач был так удручен долгим, мучительным и позорно-неумелым умерщвлением Михайлова, что даже легкая смерть Перовской не смогла его ободрить. Стремясь побыстрее закончить казнь, Фролов решил повесить Желябова и Рысакова одновременно. При этом он так торопился, что одел им петли слишком высоко, близко к подбородку да еще узлами вперед. В итоге случился еще один кошмар — несчастные отчаянно дрыгали ногами в воздухе, а агония не наступала! И все это фантасмагорическое зрелище сопровождалось бешеным барабанным боем!
Сцена была настолько чудовищной, что распорядитель казни не выдержал и приказал опустить осужденных на землю. Пока они пытались отдышаться, петли завязали покрепче, а узлы, как и полагается, повернули назад, к затылку. Затем несчастных одним рывком поставили на ноги и снова потащили к виселице…
Так завершилась последняя публичная казнь в России. Казненных сняли с виселицы и положили в специально привезенные черные гробы. Вечером того же дня все кабаки Санкт-Петербурга были закрыты — то ли потому, что правительство опасалось слишком бурного народного обсуждения, то ли потому, что сочло бестактным позволять гульбу в такой день.
…Зрелище казни, за которой студенты наблюдали из толпы зевак, поверх солдатских голов, так потрясло впечатлительного Дениса, что Петр Ливнев даже пожалел, что уговорил приятеля пойти с собой. Когда вешали Михайлова, он смертельно побледнел и отвернулся, а Ливнев с какой-то странной досадой в голосе заявил:
— И что за остолопы! За столько лет вешать так и не научились! Лучше бы расстреливали!
Большинство присутствующих были настроены крайне враждебно к цареубийцам, однако столь тяжкое зрелище возымело свое действие, и эта его реплика не вызвала ни малейшего отклика.
Правда, потом, когда Михайлов наконец был повешен, толпа вздохнула с облегчением, и ее настроение снова изменилось. Казнь Перовской встретили криками одобрения и улюлюканьем, а когда какая-то потрепанная дама неопределенного возраста попыталась что-то пискнуть в защиту казненной террористки, началась настоящая травля. Похоже, она была столь же экзальтированна, как и ее покачивавшийся на виселице кумир.
Сначала эту особу просто шпыняли и матерно ругали, а когда она кое-как выбралась из толпы и побежала в сторону Николаевской улицы, те из зевак, что соскучились в томительной роли зрителей, устремились следом. Испуганная задыхающаяся женщина принялась стучать в двери первого попавшегося дома, крича, что ее хотят убить. Швейцар проявил жалость и впустил ее в подъезд, за что вскоре и поплатился. Не на шутку разбушевавшаяся толпа высадила дверь, жестоко избив обоих! Самосуд прекратился только с появлением полиции, которая первым делом обыскала полурастерзанную даму и нашла у нее заряженный револьвер.
Уже в участке один из полицейских поинтересовался: почему она не воспользовалась им для самообороны? Дама гордо отвечала, что взяла с собой револьвер вовсе не для того, чтобы «стрелять в простой народ, одурманенный лживой пропагандой самодержавия»!
«А для чего он вам?» — продолжал любопытствовать полицейский.
«Чтобы застрелиться у эшафота своего кумира!»
13
Интересно отметить, что из пяти казненных народовольцев странную и ничем не объяснимую ненависть к Александру II испытывали только двое — Михайлов и Перовская. —