— …Впрочем, и аристократы отвечали террором! Вспомним красавицу Шарлотту Корде, заколовшую кинжалом Марата прямо в ванной, где он отмокал от пролитой по его приказаниям крови. Однако стоит ли нам сегодня зацикливаться на убийстве нового царя или его сановников? — продолжал вдохновенно витийствовать оратор. — Чем более демократичным становится государство, тем больший смысл приобретает террор против рядовых граждан, способный расшатать сами устои. Какой смысл убивать подданных какого-нибудь короля, если от них не зависит назначение его преемника? Но убийство граждан американской республики способно породить прямой кризис власти! Будущее за массовым революционным движением, а потому мы еще увидим террор против целых наций. И какое же чудовищно-величественное это будет зрелище! — тут он сильно раскашлялся и был вынужден прервать свою речь, которой большинство присутствующих внимали с восторгом, а некоторые, в том числе и Винокуров, с откровенным ужасом.
— Он же безумец! — горячо заговорил Денис, стоило им с Ливневым покинуть этот дом. — У него запущенная стадия чахотки, и одной ногой он уже стоит в могиле, но при этом мечтает о массовом истреблении людей!
Будущий юрист молча пожал плечами, однако выглядел он несколько смущенным, и Денис продолжал наседать. Прежде он и помыслить не мог, что его друг Петька способен всерьез интересоваться чем-то иным, кроме дружеских попоек и прогулок к девочкам, поэтому обнаруженное сегодня политическое увлечение Ливнева оказалось для него неприятной неожиданностью.
— И как только тебя угораздило к ним пристать? — настойчиво интересовался он. — Ты хоть соображаешь, насколько это опасно?
— Да понимаешь, брат, — нехотя заговорил Ливнев, — все как-то само собой получилось…
— Врешь!
— Ладно, вру! Считай, что ты меня разоблачил! А пристал я к ним из чувства личной обиды…
— Как это? На кого?
— Да на державу, государя-императора и его верных охранников-держиморд, — начал горячиться Ливнев, — гнусно поругавших мою гордую и свободную личность!
— Что за чушь!
— Нет, брат, совсем не чушь, ты лучше послушай, как дело было… — И Петр принялся рассказывать.
Денис слушал приятеля и не переставал изумляться. Оказывается, «гнусное поругание свободной личности» Ливнева случилось в прошлом месяце. Преисполненный самых что ни на есть верноподданных чувств, слегка подвыпивший Петька отправился на Московский вокзал встречать царский поезд, на котором Александр III возвращался в свою столицу после традиционной коронации в Успенском соборе Московского кремля.
На привокзальной площади, когда он, по его собственным словам, стремился «всячески выразить свою преданность новопомазанному монарху» (и, по всей видимости, делал это в соответствии со своим необузданным нравом — то есть слишком шумно и буйно), — его выхватили из толпы переодетые в штатское агенты охранного отделения и передали в руки жандармам.
— Для начала мне как следует надраили морду, — обиженно рассказывал Ливнев, — да еще основательно вываляли в снегу. Черт бы подрал этих опричников! Затем потащили в участок и там, обыскав до нитки, учинили форменный допрос с пристрастием. Представляешь, все допытывались — не бомбист ли, не нигилист ли, и не было ли у меня какого злоумышления на государя-императора! А в конце предъявили обвинение не больше и не меньше, как в «оскорблении величества»!
— Но ведь потом-то разобрались и отпустили?
— Когда — потом? — разъярился Ливнев. — После того как целые сутки избитым продержали в участке вместе с ворьем и еще какой-то вшивой сволочью, не накормив даже коркой хлеба? Вот после этого я и подумал: «Ах, так, подлецы вы этакие! Вы все пытали — не бомбист или нигилист, так вот теперь назло вам таковым и стану!»
— Да ведь это же глупо!
— А бить морду за просто так не глупо? Обидно же, брат, когда унижают в лучших чувствах! На державу обидно! Вот я вам с Гришкой все больше смешные случаи рассказываю, а сколько в нашей империи жутких курьезов, от которых мороз по коже! Всех арестантов, идущих по этапу, должны заковывать в кандалы, но если у кого-то из них нет одной ноги и надевать кандалы не на что, то они им все равно выдают, и арестанты вынуждены таскать их с собой в мешке! А так называемые должники, томящиеся в долговых ямах! Больную крестьянку, упавшую в обморок прямо на улице, доставляют в больницу, семь месяцев лечат, а потом выставляют несчастной счет за лечение. Оплатить его она, разумеется, не может, следовательно, становится государственной должницей и препровождается в тюрьму «впредь до удовлетворения претензии»!