— Как же вам удалось убедиться в наличии этого поклонника?
— Достаточно случайно — благодаря допросу студента Ливнева, который в день спектакля доставил юной мадемуазель цветы от поклонника. Так я узнал, что речь идет о банкире Дворжецком, — да и кому еще под силу подарить столь ценную вещицу? Далее несложно было предположить, что поскольку Надежда не осталась с друзьями отметить премьеру, в промежуток времени между последними поклонами и поспешным бегством из Пассажа, произошло нечто необычное. И это событие оказалось настолько драматичным, что она наотрез отказалась поехать домой и умоляла все того же Ливнева куда-нибудь ее увезти. Но какое событие может так сильно взволновать молодую девушку? И почему она не хотела ехать домой? Мне приходило на ум только два ответа — или смерть кого-то из близких, или покушение на ее невинность. В первом случае отказ ехать домой представлялся весьма странным, зато второй вариант позже получил свое подтверждение в заключении медэксперта. Вскрытие трупа этой несчастной показало, что незадолго до смерти она была дефлорирована… Да-да, Егор Алексеевич, я прекрасно понимаю, что вы хотите сказать, поскольку тоже об этом думал. Действительно, родные не хотели срывать премьеру, а потому не стали сообщать ей о смерти брата Юлия, и Надежда могла узнать об этом лишь после окончания спектакля…
— …Отчего она безумно разволновалась, поехала с этим студентом Бог знает куда и познакомилась с тем самым господином Свидригайловым, о котором вы мне уже рассказывали. Он насильственным образом лишил ее невинности, но она сумела вырваться и помчалась домой, похитила пистолет отца и вскоре застрелилась.
Внимательно выслушав эту фразу до конца, Гурский с нескрываемым удовольствием посмотрел на своего собеседника. Несмотря на весьма значительную разницу в возрасте и характерах, их роднили отменная порядочность и страсть к распутыванию сложных загадок. Макар Александрович любил советоваться с частным приставом, и то, что тот высказал аналогичное предположение, лишний раз убедило Гурского в правильности своих действий.
— Действительно, уважаемый Егор Алексеевич, все могло быть именно так. Но как вам то обстоятельство, что господин Свидригайлов покончил с собой в тот же день, что и его возможная жертва? Что это за злодей и насильник, который стреляется вскоре после совершения преступления? Мне было слишком сложно увидеть здесь скорое раскаяние, поэтому я вновь обратился к фигуре Дворжецкого. И вот здесь-то как нельзя кстати пришлась та самая записка, которую титулярный советник Симонов хотел передать банкиру с мальчиком-рассыльным, однако ввиду известной трагедии, потрясшей нашу злосчастную империю, она не дошла до адресата.
Как вы, наверное, помните, там говорилось буквально следующее: «Ввиду внезапно возникших роковых обстоятельств, довожу до вашего сведения, что вынужден расторгнуть нашу сделку, аванс за которую будет полностью возвращен вам в ближайшие дни. В связи с этим, я полагаю себя полностью свободным от всех обязательств, касающихся моей младшей дочери, а ранее достигнутую договоренность относительно вашей с ней встречи утратившей свою силу». Ну-с, если под роковыми обстоятельствами можно понимать смерть сына, то какие обязательства в отношении своей младшей дочери взял на себя господин Симонов, да еще получив за это аванс? Устроить ей встречу с банкиром — и только-то?
— А что говорил по этому поводу сам господин Симонов? — полюбопытствовал пристав, ставя на стол стакан давно остывшего чая.
— О, в конечном счете господин титулярный советник во всем сознался, но еще раньше у меня появился неожиданный свидетель, который пролил ясность на суть этой злодейской «сделки».
— И кто же это?
— Дочь мадам Дешам.
— Той самой гувернантки?
— Именно так. Девушку зовут Жаклин, и в настоящее время она занимается постыдным промыслом в одном из домов на Шпалерной улице. Оказалось, что в свое время родная мать продала ее девственность господину Дворжецкому за весьма приличную сумму, которую перевела к себе на родину, во Францию.
— Но это же ужасно, Макар Александрович! — разволновался полицейский. — Родная мать продает юную дочь старому сладострастнику, после чего та идет на панель. Честно признаться, но на процессе, где мадам Дешам обвинялась в отравлении своего воспитанника, она вызывала у меня немалое сочувствие. Тогда я был весьма рад, что присяжные ее оправдали, однако теперь, кажется, готов пожалеть об этом… За такие дела самое место в Сибири!