– На днях я уезжаю, – сказал Д'Ажене. Мадам де Рашан облегченно вздохнула, и на ее лице появилась торжествующая улыбка. – Чтобы присоединиться к нашей армии в Баварии.
– Нет! Позвольте мне сказать ей, что вы вернетесь.
– Можете передать ей, что я приму лишь приглашение короля, а не его шлюхи.
– Дурак! – закричала ла Рашан. Она оттолкнула со своего пути стул, и ее каблуки громко застучали по мраморному полу. – Думайте о том, что делаете…
– Это вы думайте в следующий раз, прежде чем браться пособничать шлюхе.
– Ублюдок! Рашан говорил, что вы ни за что не согласитесь.
Перед глазами Ахилла возникла красная пульсирующая пелена, превратившаяся в жгучую багровую точку. Он двинулся на мадам де Рашан.
– Д'Ажене, нет! – воскликнула она, загораживаясь стулом и отступая. – Я хотела сказать…
Он схватил стул и отшвырнул его в сторону. Раздался оглушительный звон стекла, эхом отозвавшийся от стен. Сверкающие осколки зеркала заиграли сотнями бликов в лучах утреннего солнца.
Маркиза с криком выбежала из комнаты.
– Вы заплатите за это!
Через мгновение красное свечение исчезло и к графу вернулось спокойствие.
– Я согласна, – раздался чей-то голос. В комнату вошла графиня Баттяни, небрежно приподняв подол платья над рассыпавшимся стеклом. – От этого зеркала всегда слепило глаза.
Он ждал, сложив руки на груди. Как долго она была здесь? И будет ли на этот раз играть в невинность. Стекло хрустело под ее ботинками, когда она направлялась к дверям террасы. Проходя мимо, она чуть заметно кивнула графу.
– В конце концов, месье, почему непременно нужно освещать все темные углы?
Д'Ажене поклонился, показав, что понял ее насмешливый вопрос.
– В самом деле, почему, мадам? Иногда свет очень отвлекает.
– Значит, вас легко отвлечь? Жаль. Хотя, возможно, это объясняет, почему кое-кто в Париже так суетится, стремясь стать вашим покровителем.
– «Суетится», мадам?
– «Суетится», месье. Как крысы в темном углу. – Она вышла на залитую утренним солнцем террасу.
Ахилл проводил ее взглядом. Он улыбнулся и пошел следом. Что ж, в конце концов, это Дюпейре отменил свою охоту, а не он.
Увидев рядом с гунтером Дюпейре гнедого жеребца Ахилла, Элеонора немного растерялась.
– Нет, мне жаль, но ты все перепутал, – сказала она конюху, седлавшему ее коня. – Я поеду одна.
Конюх опешил, но Ахилл предупредил его протесты.
– Это безрассудство – ехать одной, – возразил он. – Что вы будете делать, если ваш конь наступит на кроличью нору и сломает ногу.
– Пойду пешком.
– А если вы сломаете ногу?
– Тогда я поползу, месье. Я хочу поехать одна.
Граф опустил глаза, чтобы она не заметила, что ее слова задели его.
– Почему, мадам? Наверное, у вас свидание?
С помощью конюха она забралась в седло и повернулась к Ахиллу, стараясь не дать своему раздражению выплеснуться наружу. Потемневшие от гнева глаза скользнули по его лицу.
– Вы обижаете меня, месье. Не судите о других по себе. – Она развернула коня и поскакала на восток.
Ахилл выругался про себя.
– Эй, грум, – сказал он стальным голосом, не спуская глаз с удаляющейся фигуры графини. – Даю луидор, если ты оседлаешь Широна прежде, чем она исчезнет из виду.
Глаза конюха расширились при обещании такого богатства, и он бросился выполнять приказание. Ахилл уже сидел верхом, когда на вершине небольшого холма поднялось легкое облачко пыли, вырвавшееся из-под копыт скачущего коня графини. Он бросил конюху золотой, потом еще один.
– Ты никогда не седлал моего коня и не видел, куда я уехал. – Конюх понимающе улыбнулся и кивнул, крепко зажав в кулаке монеты.
Ахилл пришпорил Широна и пустил его галопом туда, где за освещенным солнцем холмом скрылась Элеонора. Конь мчался во весь опор, грязь после прошедшего дождя летела у него из-под копыт. Кровь стучала в ушах Ахилла. Его дыхание стало глубоким и частым. Ему не хватало лишь шпаги, чтобы испытать восторг от кавалерийской атаки.
Во весь опор он перемахнул через вершину холма. Далеко впереди едва различимой точкой скакал Тоньерр. Неумелый наездник, маркиз Дюпейре, похоже, и не подозревал о силе и скорости, таившихся в его скакуне. Но сейчас, казалось, Тоньерр наслаждался полетом, радостно повинуясь слившемуся с ним опытному всаднику.
Ахилл пригнулся к шее своего коня, заставляя его скакать еще быстрее. Все его чувства обострились, ввергая его в восторженное состояние полузабытья, когда ветер развевает ненапудренные волосы, когда движения рук в перчатках, сжимающих поводья, молниеносны и точны, когда мускулы всего тела то растягиваются, то сжимаются, а внутри нарастает ни с чем не сравнимое ощущение могущества, готовое вот-вот вырваться наружу. Запахи лошадиного пота и свежей земли пьянили сильнее самого крепкого вина.
Он следовал за графиней, мчась через плоскую равнину и снова взбираясь на высокий холм. Слева дорога огибала опушку темно-зеленого леса. Коричневые стволы деревьев проносились мимо, словно он смотрел на них через забрызганное потоками дождя стекло.
Дорога начала петлять. Снова и снова графиня исчезала, чтобы через мгновение появиться опять. Знала ли она, что он преследует ее? Или ей было все равно?
Ахилл достиг вершины холма и начал спуск, когда вдруг заметил, что потерял ее из виду. Он резко натянул поводья. У него было острое зрение, но ничто не двигалось по крутой дороге, ведущей к реке, что протекала через долину.
Край долины обрамлял крутой откос. На юге раскинулось открытое пространство с редко разбросанными деревьями. К северу деревья становились толще, а откос поднимался все выше, заканчиваясь мысом, выдававшимся над речной долиной.
Какое-то движение привлекло его взгляд. Там графиня въехала в лес, направляясь к мысу. Тяжело дыша, он наблюдал за ней, невольно сжав правую руку в кулак. Конь протестующе поднял голову, почувствовав, как неожиданно натянулись поводья. Ахилл опустил взгляд. Его тело инстинктивно приготовилось к атаке. Он пришпорил коня и поскакал через лес к мысу.
Элеонора раскинула руки, подставив их лучам солнца, и улыбнулась. Мыс был покрыт мягкой травой, кое-где из земли торчали плоские гладкие валуны. В одном из них, лежавшем под сенью величественного платана, остались лужицы дождевой воды, и ее великолепный конь шумно пил у нее за спиной.
Ее улыбка стала шире, когда она подумала о том, что обскакала дьявола-графа. Она почувствовала легкое удовлетворение, которое тут же покинуло ее. Она должна была обскакать его. Ей нужно было побыть одной и подумать.
Граф Д'Ажене. Призрачный демон, живший в ее воображении, слился с образом графа Д'Ажене, человека из плоти и крови, и это ее беспокоило. Было легко бороться с призраком, бесплотным злым духом, которого ее послали одолеть, но человек…
Тогда, в беседке, вместо того чтобы домогаться Элеоноры, он просто дразнил ее. И потом, в музыкальной комнате, он, казалось, искренне наслаждался игрой, хотя каждое его слово таило в себе намек. Ее по-прежнему мучила мысль о том, что, когда он играл в карты, его безразличие могло быть вызвано его желанием уберечь ее от сплетен.
«Нет», – оборвала она себя и покачала головой, отгоняя прочь сомнения. Да, он умнее большинства других, утонченнее, но в нем течет дьявольская кровь, его ярость в зеркальной комнате доказала это. И ей следует помнить о тех, кого он убил. Король Франции может простить ему дуэли, но она-то знала, что Д'Ажене убивал просто потому, что это было у него в крови.
Ее конь заржал. Прогулка верхом помогла ей развеять сомнения, которые посеял в ней граф, и обдумать свою стратегию. Ей нельзя было спешить. Ей следовало подумать обо всем еще раз. У нее из головы не выходила подслушанная фраза. «Или вы думаете, что я стану утруждать себя только тем, что последую за женщиной за одно только обещание ее постели?» – так он сказал мадам де Рашан.