– Монсеньор Ублюдок убил человека на дуэли, когда ему было всего пятнадцать, – заметил Де Рашан. – Мне нужны земли Д'Ажене, мадам жена. Я хочу возмездия за все совершенные им дела, а не удара его шпаги в живот.
– А я хочу гораздо большего, – сказала маркиза голосом, полным яда. – Нужно найти другой способ, чтобы заманить его в ловушку. Ни одна женщина не сумеет удержать его так, как нам надо.
– Если не женщина, то что?
– У меня есть lettre de cachet от ла Шатору, подписанный королем. Остается лишь арестовать Д'Ажене, и через неделю он окажется в Бастилии. У меня уже все продумано.
Маркиз фыркнул.
– Вот как? И ты думаешь, управляющий провинцией, находясь за сотни миль от поместья Дюпейре, сможет это сделать?
– Может, и нет, но… – Маркиза надолго замолчала.
Стало вдруг так тихо, что Элеонора услышала свое собственное дыхание. Пораженная откровениями Рашанов, она и забыла, каким рискованным было ее положение.
– Но что? – нетерпеливо спросил маркиз. – Я по-прежнему считаю, что небольшой несчастный случай во время охоты…
– Нет. Или, по крайней мере, не то, чего он может ожидать. И если местные управляющие нам не помогут, мы препроводим Д'Ажене к тому, кто захочет помочь.
Элеонора достигла двери, но не могла заставить себя уйти. «Думай о риске!» – напомнила она себе, продолжая слушать.
Маркиз рассмеялся:
– Препроводим, разумеется, после несчастного случая. Прекрасно. Прекрасно. Мне надо увидеть Дюпейре. Я попрошу его перенести охоту на послезавтра. Это будет великолепно, ты не находишь?
Элеонора бросилась в коридор. Она сделала пару шагов, развернулась и принялась громко напевать отрывок, который разучивала:
– Ла-ла, ла-а-а, ла, ла…
С простодушной улыбкой она вошла в музыкальную комнату, громко напевая.
Из-за ширмы вышли маркиз с маркизой, и Элеонора, сделала удивленное лицо.
– Месье, мадам, добрый день! – весело воскликнула она. – Я пришла поупражняться… – Она замолчала и для большей убедительности потрясла нотами, зажатыми в руке. Листы измялись и стали влажными от пота. Она так крепко сжимала их, что кое-где даже смазались чернила. – Я не хотела вам помешать. Я могу вернуться сюда позднее.
– Нет, нет, нет, – возразила маркиза, приблизившись к ней. – Нам еще нужно приготовиться. – Она погладила руку Элеоноры немного дольше, чем следовало. – Вы такая красивая. Что за наказание – быть пленницей в этой Богом забытой дыре. Как жаль, что мы не в Париже. Там куда больше развлечений.
– Как ты уже сказала, дорогая, – перебил ее муж, – мы должны приготовиться к обеду. – Он отвесил Элеоноре поклон, более уместный где-нибудь в Версале, чем в скромном замке на востоке Франции, и предложил руку жене.
Состроив недовольную гримасу, маркиза взяла мужа под руку, и они направились к двери. Там мадам де Рашан остановилась и сказала Элеоноре:
– Я уверена, вы не станете рассказывать, что видели нас здесь, правда, мадам? Ведь это так неприлично – назначать свидание собственному мужу.
– Кто же мне поверит, мадам? – спросила Элеонора с понимающим смешком.
Чета добродушно улыбнулась и неторопливо двинулась дальше.
Элеонора с трудом добралась до вертящегося стула, стоявшего перед клавикордами, и безвольно упала на него. Враги такого человека, как Д'Ажене, не будут сидеть сложа руки или полагаться на счастливую карту. Она выпрямилась и разложила ноты.
«Однако возмездие, задуманное де Рашанами, можно предотвратить», – убедила себя Элеонора и начала играть пьесу Бонни. Она расскажет Д'Ажене о том, что затевается против него. Несомненно, он будет благодарен ей за это. Он поверит, что она – его союзница, помощница; он поймет, что ей можно доверять.
«И отблагодарит тебя поцелуями? – раздался у нее в голове насмешливый голос. – И его благодарные руки подарят тебе несколько ласк?» Она сыграла фальшивую ноту.
Малый терцаккорд.
Ее пальцы задрожали, и она сцепила их, уронив на колени. «Нет, – прошептала она пустой комнате. – Я сделаю это, потому что должна. Это всего лишь уловка, чтобы подпустить его поближе. Поближе…» Она зажмурилась. «Балинт, Балинт», – тихо звала она, вызывая из потаенных уголков памяти образ погибшего возлюбленного… Высокий темноволосый мужчина сидел у низкого окна замка. Его низкий мужественный голос, читающий древние стихи, согревал ее, баюкал. Успокоившись, Элеонора продолжила игру.
Целый час или больше наполняла комнату музыка – музыка желания, страсти, безумства. Закончив играть, Элеонора продолжала сидеть, наслаждаясь воцарившейся тишиной. Пока вдруг не вспомнила…
Балинт был блондином.
День выдался на удивление теплым, и вечер, словно пораженный затяжной лихорадкой, никак не хотел остывать. Все окна в апартаментах Элеоноры были открыты настежь. Закрыв глаза, она прислонилась к одному из них, тщетно пытаясь разогнать веером застывший воздух. Платье прилипло к ее телу, а заколотые волосы казались ей слишком тяжелыми.
Вдалеке слышались принужденно веселые голоса гостей, собирающихся к позднему ужину в саду. Тетушка пригласила ее, но Элеонора отказалась, сославшись на недомогание. Перед ней стоял поднос с нетронутой едой.
После того самого поцелуя она его не видела. Она встала и отошла от окна, нахмурившись при виде подноса. Он посчитает ее трусихой, если она не появится на ужине. Только дурочки и трусихи могут сидеть в такую ночь за закрытыми дверями.
Элеонора сложила бесполезный веер, бросила его на кровать – он не давал прохлады и не служил для обольщения – и вышла из комнаты. Что ж, она встретится с ним, если так надо, как ни в чем не бывало, даже небрежно, возможно, заведет с ним легкий разговор… и между прочим скажет ему, что – совершенно случайно! – подслушала странную вещь. Да, кстати, нет ли у него врагов?
Двое безупречно одетых слуг поклонились ей у двери террасы. Другие, должно быть, уже собрались, потому что она долго шла по устланной мягкой травой дорожке, освещенной дрожащим светом редких факелов. Было по-прежнему душно, и она провела пальцами вдоль выреза своего платья, безнадежно пытаясь ослабить его.
– Могу предложить нечто, от чего вам станет прохладней, – раздался слева из темноты голос Д'Ажене, – но я предпочитаю, чтобы вам было жарко.
Она резко остановилась, стараясь скрыть от него свое замешательство.
– Я, скорее, поникла, месье, – ответила она.
Он вышел из тени и, отвесив ей элегантный поклон, остановился рядом.
– Как оранжерейный цветок? Ни за что бы не подумал. – С этими словами он вытащил что-то из кармана. Веер. Ее веер. Должно быть, он послал в ее комнату слугу, чтобы тот забрал веер с кровати, где она оставила его. – Но даже слабый поникший побег можно заставить раскрыть лепестки и… – он медленно раскрыл веер, – расцвести.
Д'Ажене принялся обмахивать ее, но она схватила его за руку, пытаясь остановить. Она сомкнула пальцы вокруг его запястья и почувствовала, как напряглись мускулы, привыкшие к шпаге.
– Нет, прошу вас… – начала она и замолкла. Граф поднял ее руку к губам и поцеловал.
– Скажите «прошу» еще раз, – попросил он, не выпуская ее руки и целуя каждый палец.
– Простите, месье, – сказала Элеонора, отпуская его запястье. – Меня ждут к ужину. – Она повернулась к высокой живой изгороди, откуда доносились приглушенные голоса собирающихся гостей.
Железные пальцы крепко сжали ее локоть.
– И то верно, мадам. – Д'Ажене учтиво кивнул, указав свободной рукой налево, на просвет в кустах. – Только вам туда.
Элеонора с трудом вдыхала тяжелый, душный вечерний воздух. Граф крепко держал ее за руку. Уйти или остаться? Ее следующий шаг может стать непоправимой ошибкой.
Его поцелуй во время прогулки объяснить нетрудно – такие слова, как «украдкой», легко успокоят уколы совести – но то, о чем он просил сейчас…
За кустами раздался взрыв смеха. Совсем рядом развлекался, хихикал и ругался народ: тетушка Женевьева, сплетник Виньи, Рашаны…