Она взглянула на ждущего подле нее графа. Он молчал. В тусклом свете факела его лицо казалось спокойным, будто сгущающаяся темнота была знакома и привычна ему, но в его глазах было трудно что-либо прочесть. Черты его лица странно исказились, словно тысячи коварных, обольстительных демонов смотрели на нее сейчас с каменных колонн.
«Да, кстати, нет ли у вас врагов?» – насмешливо сказал ее внутренний голос. Она вспомнила фальшивый образ темноволосого Балинта. Ей казалось, что путь к возмездию будет легким, но он прямо на глазах превращался в трясину. Однако долг перед семьей был важнее. Она посмотрела на темный проем в кустарнике, куда указал Д'Ажене, молясь, чтобы эта трясина внезапно не оказалась бездной.
Элеонора глубоко вздохнула.
– Вы очень любезны, месье, – сказала она с очаровательной улыбкой.
– Нет. Я очень голоден, мадам, – ответил Ахилл, предлагая ей руку. – Очень голоден.
Путь оказался длиннее, чем ожидала Элеонора. Они молча шли под руку, окруженные пышной, буйной растительностью. Голоса гостей вскоре стихли, и ей начало казаться, что они с графом Д'Ажене покинули мир замка Дюпейре и очутились далеко-далеко.
Тишина была даже приятной. Они шли в ногу, и их тела двигались в едином ритме, словно они исполняли простой деревенский танец под музыку, слышную только им. Впереди показалась стена парка, сложенная из нескрепленного известью камня. В проеме горел фонарь, и на фоне бледного пятна света лес казался еще темнее. Она ожидала, что Д'Ажене остановится, повернет направо или налево и они останутся в саду, но он подобрал фонарь, не нарушая мерного ритма их шагов.
– Как нам повезло, – прошептала она, когда они вошли в лес. Дорожка была по-прежнему хорошо видна, но стала более заброшенной. – Представьте, что садовник – совершенно случайно – по какой-то причине оставил здесь свой фонарь. Такова удача.
– Такова Судьба, – поправил он.
– Ах, – сказала Элеонора. – Как благодарны должны мы быть Судьбе за то, что она послала нам свет. Спотыкаться в темноте было бы так… – она запнулась и искоса посмотрела на графа, – так не по-французски.
Она почувствовала, как напряглись мускулы его руки. Виноградные лозы, аккуратно подрезанные в парке, здесь карабкались по стволам деревьев и свешивались с ветвей. Он резко отбросил одну из них в сторону.
– Темнота не всегда заставляет спотыкаться, – сказал он. Его напряжение прошло, и он накрыл ее руку своей ладонью. – Темнота может манить, мадам. Дразнить.
Он остановился, высвободил руку и закрыл створку фонаря……
– Зрение бывает тираном, – раздался рядом его низкий бархатный голос, – которого следует свергнуть, чтобы насладиться другими чувствами.
– Месье, – хотела возразить Элеонора, но вдруг почувствовала прикосновение его пальцев к подбородку.
– Я слышу шум вашего учащенного дыхания, – сказал он.
Она нервно облизнула губы.
– А-а-х. – Он провел большим пальцем по ее влажному рту. Ее губы приоткрылись. – Какой легкий, нежный звук, – прошептал он и придвинулся ближе. – Но я хочу услышать больше. – Его пальцы ласкали ее шею. – Намного больше. – Элеонора откинула голову и закрыла глаза. От его прикосновений по телу разлилось приятное тепло. Духота позднего весеннего вечера больше не казалась такой… невыносимой.
Она услышала тихий лязг металла о металл. Темнота за ее закрытыми веками внезапно озарилась золотым светом. Он отодвинул заслонку.
– Но разве можно обвинять тирана, именуемого Зрением, когда на свете есть такая красота?
Она поморщилась, застигнутая врасплох, и посмотрела на лес.
– Когда мы начали наше путешествие, вы говорили о голоде, – напомнила она ему. – Хотите, чтобы я стала собирать коренья?
Он снова заставил ее взять его под руку, и они продолжили свой путь.
– Я и сейчас говорю о нем.
Густой румянец залил ее щеки, но она промолчала. Фонарь слегка покачивался при ходьбе, отбрасывая круг света на папоротники и кусты, росшие по обеим сторонам тропинки.
Но она почти ничего не замечала. Ее кожу покалывало там, где ее касался Д'Ажене. «Это всего лишь духота ночи», – сказала она себе и, делая вид, что поправляет выбившийся локон, потерла шею, прогоняя непрошеное чувство.
Она попыталась сосредоточиться на том, что ждало ее впереди, но его слова, сказанные накануне вечером, не выходили у нее из головы.
«Соблазнитель или соблазненный – кто виноват?» – спросил он.
«Тот, кто проигрывает. Тот, кто слаб», – ответила она.
Они дошли до поворота, и справа Элеонора увидела какое-то слабое сияние, словно деревья начали светиться сами собой. Она взглянула на Д'Ажене. Она не должна быть слабой. У поворота была недавно проложена новая дорожка, достаточно широкая, чтобы они могли идти по ней вдвоем. Сияние стало ярче. Теперь оно было прямо перед ними.
По обе стороны дорожки между деревьями были натянуты полоски марли, образовав комнату посреди леса. Перед входом, рядом с двумя деревьями, росли пышные папоротники, словно два стражника перед воротами. Здесь Ахилл остановился.
Он поставил фонарь на ближайший пень и закрыл створку, наблюдая, как бледный свет и тень встретились на ее лице. И прежде чем его глаза привыкли к темноте, он услышал, как участилось ее дыхание, и с удовлетворением заметил, как ее растерянность сменилась любопытством.
Элеонора на мгновение встретилась с ним взглядом, и ее выразительные губы дрогнули в улыбке.
– Что вы сделали? – спросила она с задорным огоньком в глазах.
«Отлично, – подумал Ахилл. – Скоро она забудет о прошлом, всегда присутствующем в ее взгляде; скоро она забудет обо всем, кроме меня».
– Месье! Что вы сделали? Ответьте. Покажите.
«Да, моя графиня Элеонора, – подумал он. – Я скажу, я покажу тебе…» Сквозь листья папоротников светились огоньки, освещая ее лицо с мягким взглядом. Понимала ли она, как много говорило ее лицо? Даже в сумрачном свете он видел ее ум, смелость и легкий налет невинности, которую она так презирала. Он вспомнил ее поцелуй, и его обожгло огнем. Прищурившись, Элеонора бросила на него понимающий взгляд.
– Надеюсь, не грот для влюбленных? – На ее лице появилась гримаска разочарования. – Я не ожидала от вас такой банальности.
Ахилл посмотрел куда-то вдаль через ее плечо, словно размышляя над чем-то важным.
– Вы хотите грот? Неподалеку отсюда, среди развалин, построенных Дюпейре, есть один. – Он поклонился и указал назад на тропинку. – Зато здесь, – сказал он, раздвинув папоротник, – золото и атлас. – Он взял ее за руку и повел через образовавшийся проем. Ее глаза расширились, рот приоткрылся.
Ахилл улыбнулся, видя ее удивление.
– Но это золото от пламени сотни свечей и атлас цветочных лепестков.
Элеонора медленно отошла от Ахилла, словно не в себе. Ее окружали сотни маленьких хрустальных шариков, в каждом из которых дрожало пламя свечи. Они были повсюду – на зеркальных серебряных подносах, покрытых виноградными лозами пнях, между ветвями деревьев.
В тени, между сверкающими подносами со свечами, стояли серебряные кадки с буйно цветущими ночными цветами. Их аромат разливался в воздухе, будто колдовские чары.
– О, месье, – прошептала Элеонора, всплеснув руками и оглядываясь по сторонам.
Ахилл прошел к алькову между двумя деревьями у входа и раздвинул листья папоротника, за которым скрывался походный буфет, уже накрытый для ужина.
Он налил игристого, чтобы движение льющейся жидкости развеяло атмосферу напряженного ожидания. Скоро он уедет на фронт, а вместе с ним незабываемые воспоминания о страсти Элеоноры Баттяни.
– Игристого, мадам? – спросил Ахилл. Элеонора сдержанно улыбнулась, беря предложенный бокал. «Тот, кто проигрывает», – мысленно напомнила она себе, все еще пораженная царившим вокруг волшебством.
– Благодарю вас, месье, – тихо проговорила она.