– Дюпейре говорит, что вы умелая наездница, – сказала она, щурясь от утреннего солнца.
– Мой дядя очень любезен.
Маркиза издала неприличествующее леди фырканье.
– Он сказал это в порыве раздражения, что говорит об истинности. Я бы хотела предупредить вас. Опытные наездницы имеют привычку скакать там, где им захочется, но сегодня вам следует быть умницей и оставаться со всеми, графиня.
– Конечно, мадам маркиза, – ответила Элеонора, хотя в сердце поднималась тревога. – А почему?
– Вы впервые поедете с нами, французами. Вы можете… потеряться. – Взгляд ее сощурившихся глаз замер на Д'Ажене, а рот изогнулся в злой торжествующей улыбке. – Я особенно рекомендовала бы вам находиться подальше от старого оврага угольщика, расположенного к югу от готических развалин, построенных Дюпейре в прошлом году. Неосмотрительность чаще заводит в подобные запрещенные места, нежели риск.
– Я буду иметь в виду ваш… совет. – Элеонора устремила мерина вперед, прокладывая себе дорогу среди гарцующих и танцующих на месте лошадей.
«Итак, – тихо пробормотала она, – ее предупредили, так ведь?» Элеонора оказалась в передней линии рядом со своим дядей. Дюпейре увидел ее и, перестав выкрикивать приказания, неодобрительно проворчал что-то в ее адрес, но не попросил удалиться, вероятно понимая, что Элеонора не замедлит их движения.
Элеонора, небрежно поправляя юбки, оглянулась. Справа от нее скакал граф Д'Ажене, сразу же за ним маркиз де Рашан.
«Предупреди Д'Ажене, – кричал ее внутренний голос. – Нет, пусть сын дьявола попадет в ловушку. Пусть будет укрощен! Тогда он последует за мной».
Элеонора почувствовала тревогу, оставляя даже такого человека, как граф, среди волков. Под рукой, укрытый несколькими слоями верхних и нижних юбок, находился придающий уверенность пистолет. Его-то, по крайней мере, она могла принимать в расчет.
Проиграл рожок, и собак спустили. Почти все как одна, ведущие лошади скакнули вперед, в их числе и мерин Элеоноры. Опьянение охватило ее, когда она позволила себе быть захваченной великолепной будоражащей кровь скачкой.
Осознание других всадников растворилось, словно во сне. Элеонору не волновали ни лай собак, ни олень, которого они искали, – она была вся в скачке. Инстинкты многих поколений мадьярских наездников проснулись в ее крови. Энергия лошади была ее собственной; триумф мускулов и сухожилий, нарастающий и звенящий в каждом шаге галопа, был ее триумфом. И в этом не могло быть сомнений. Никакой неопределенности, никакой тревоги. Она была своей в этом мире единства человека и животного.
Элеонора скакала и скакала, позабыв об окружающих. Мимолетный взгляд ослепил ее, и она моргнула, нарушив чары, вернувшись к какофонии лая, крика и ругани, ворвавшейся в уши.
Ее дядя разразился бранью в адрес старшего егеря. Собаки потеряли след. Охотящиеся сбавили темп. Впереди на зеркальной поверхности небольшого озерка отражалось солнце. Старший егерь повел всех по западному берегу, очевидно, надеясь, что там, в кустарнике, собаки снова возьмут след. На дальнем берегу у крутого обрыва виднелись причудливые развалины готических башен Дюпейре.
Элеонора внимательно рассмотрела их, в ней зародились сомнения. Она перевела взгляд на юг. Изреженный лес рос прямо на берегу озера. Он выглядел как ухоженный сад с подлеском, и в нем не было никакой дикой, ужасной угрозы Черного леса, который она ярко помнила из своего путешествия. Там Д'Ажене вряд ли будет застигнут врасплох.
«Предупреди его!» Маркиза сказала, что овраг угольщика находится к югу. Элеонора нахмурилась, зная по своей родине, как скоро лес становится густым, темным и таинственным.
«Предупреди его!» Элеонора оглянулась. Тучный де Рашан тяжело дышал от напряжения, в то время как впереди его покачивалась гибкая фигура Д'Ажене, нетронутого такой случайностью, как вдохновенная скачка. Она улыбнулась при мысли, что Д'Ажене мог направляться куда угодно помимо воли Рашана.
Это была бы успокаивающая мысль, если бы Д'Ажене тоже не изучал лес к югу.
– Предупреди его! – в третий раз закричал ей голос.
– Зачем? Почему я должна предупреждать его. Я буду выглядеть дурой. У него нет причины двигаться на юг.
– Ах, – ответил голос, – ты так его хорошо понимаешь, что знаешь мотивы его поступков?
– Конечно, нет.
– Тогда почему ты не предупредишь его?
– Потому что я не хочу подвести свою семью. И я не оправдываю их ожиданий… Подумай о ночи со свечами! Как легко его руки сплели чары, которые я почти не могла разорвать.
– Не могла? Или не захотела?
– Не могла! Как я могла захотеть такого…
– Удовольствия? – Элеонора покачала головой, пытаясь отогнать навязчивый голос своего сознания. – Разве ты не видишь, – сказала она ему, – если я проиграю, он никогда не последует за мной. В этом же случае, когда он увидит, насколько для него сложилась неприятная ситуация, он пойдет со мной.
– Ты уверена, что он охотно пойдет за тобой?
– Конечно! Что может удержать такого человека, как он?
– Вероломство. Намного большее, чем ты собиралась применить.
Собаки вдруг начали лаять, взяв след. Элеонора облегченно вздохнула, когда старший егерь показал на север. Ей хотелось покинуть это место. Уже когда она и граф двигались на север, Элеонора подумала, бросая взгляд через плечо, что ее двойственность прекратит проявлять себя…
Д'Ажене не было.
Ее сердце словно остановилось, и она застыла. Ее мозгу потребовалось значительное время, чтобы оттаять и вернуться к реальности. Может, он просто устремился вперед вместе со всеми? Глаза Элеоноры скользнули вбок на суетящуюся толпу, следовавшую за собаками.
Элеонора повернула к краю толпы. По двое, по трое мимо нее проехали Виньи, вечно флиртующий мерзавец Флери, даже Рашан, увлеченные поиском ускользающей добычи, но Д'Ажене среди них не было. Скоро проехали все. Она посмотрела сквозь деревья на юг. Там в тени исчезал темный силуэт.
«Поверни на север, – настаивала часть ее, – поверни на север к обычным мужчинам и к их повседневной лжи. Поверни на север. Последуй за мужчинами, чьи поцелуи не обжигают, чьи ласки не разжигают огня…» Элеонора зажмурила глаза. Лай гончих удалялся. Ветер нетерпеливо теребил кончики ее волос, выбившихся из прически. В воздухе пахло сыростью. Утреннее солнце грело лицо, но надвигалась гроза. Элеонора задрожала. Она ненавидела грозу.
Ее рука, казалось, сама собой натянула поводья, направляя лошадь к югу. Протестующее нытье покинуло ее, и Элеонора открыла глаза, чтобы увидеть тропинку, ведущую в лес, тропинку, оказавшуюся совсем близко.
«Нет, гроза не придет», – подумала Элеонора поеживаясь. Она сама поедет к ней.
Ахилл вел своего коня, Широна, по сужающейся к пройденным расстоянием лесной тропинке к месту встречи с сыном Боле Жаном-Батистом. В суматохе подготовки к охоте конюх вложил ему в руку записку. Ахилл уклонился от низкорастущей ветки, шуршание бумаги было неотличимо от шороха листьев.
Был момент, мимолетное мгновение, когда он посмотрел на сложенную записку и почувствовал наплыв ожидания. Любовная записка от графини Баттяни? Ахилл не сомневался, что ее тело будет принадлежать ему, когда он захочет взять его, но письмо будет означать, что он добился большего.
Потом он вернулся к своему нормальному состоянию. Печать была обычной, поставленной второпях. Но он достаточно узнал графиню, чтобы понять, что то, что она может послать, она вряд ли открыто скрепит собственной печатью.
Ахилл нетерпеливо надорвал послание, открыл его и узнал почерк Жана-Батиста. Что так быстро узнал о графине юноша? Несколько искаженным почерком он настоятельно просил графа встретиться с ним в заброшенном лагере угольщика к югу от развалин Дюпейре.
Такая секретность не была присуща Жану-Батисту. Это заставило Ахилла насторожиться, и он удивился, что было такого в сведениях о графине Баттяни, что потребовало встречи для рассказа в таком странном месте. Действительно ли она была связана с Рашанам? А если так, то как он собирается заставить ее заплатить?