– Нас должны были накормить, – резко сказала она на своем прекрасном верхненемецком языке. – Где наш ужин?
Ахилл едва понимал по-немецки, а говорил и того меньше, но он понимал интонации командного голоса. Каким же исключительным хамелеоном была эта женщина, Элеонора.
Слуги посмотрели друг на друга и сделали шаг вперед.
– Вы, должно быть, устали от вашего путешествия, – сказал один.
– Мы поможем вам освежиться. – И они шагнули вперед.
Элеонора подняла руку – они остановились.
– Это уже сделано.
Они выглядели обескураженными, но Элеонора не дала им времени на раздумье.
– Пожалуйста, посмотрите насчет ужина. И где мои сундуки? Их было два в карете. Принесите их немедленно. Багаж монсеньора утерян. Ему нужно будет сменить одежду и некоторое, ах… – К удивлению Ахилла, она слегка запнулась, затем поправилась: – Месье также потребуется ночное белье.
Слуги преобразились, когда Элеонора начала отдавать свои приказания, и теперь они явно лучились от счастья.
– Да, мадам!
– Один момент, мадам.
Мужчина поклонился, затем повернулся так четко, что привел бы в смущение прусскую пехоту Фридриха, и вышел.
Женщина поспешила к ним. Она взяла из рук Ахилла мокрое полотенце, расправила, сложила его, вернула на стойку рядом с тазом Элеоноры. Потом с постели были сброшены покрывала, расставлены стулья вокруг стола…
Ахилл наклонился к Элеоноре и прошептал:
– Итак, моя мадьярская графиня свободно владеет французским, латинским, немецким – и армией. Я поражен. Ты, наверное, читала книгу де Сакса внимательнее, чем я думал.
– Ты забыл итальянский, – шепнула Элеонора в ответ. – От дам, сопровождающих эрцгерцогиню, требовалось умение читать на всех четырех. Именно она говорила мне, что эффективность вызывает эффективность. А я не могла осилить более трех страниц де Сакса.
– Разве? – это было все, что мог сказать Ахилл. Он с удовлетворением заметил, как загорается краска на нежной шее Элеоноры, когда она поняла, что ее обман по поводу продолжительного чтения в карете обнаружен.
В течение следующего часа сундуки были принесены, несколько платьев Элеоноры извлечены и повешены в шкафы. Небольшой саквояж с книгами Ахилла тоже принесли и поставили рядом. Для Ахилла нашли одежду, которую тут же унесли, так как она оказалась слишком мала в плечах и слишком широка в поясе.
С недоуменным выражением лица служанка принесла розовую шелковую ткань. С яростным смущением Элеонора отобрала ее. Та, пожала плечами и вернулась к своей работе.
Элеонора, не видя, что Ахилл наблюдает за ней, разложила халат на роскошном стеганом покрывале из пурпурного бархата и нежно гладила шелк. Она пропускала длинные ленты между пальцами, в ее глазах была задумчивость воспоминаний.
В своем воображении Ахилл видел ее лежащей на этом королевском пурпуре, очаровательно восторженной в блаженстве недавней страсти. Ахилл встряхнулся, но картина не исчезла, словно он долго смотрел на солнце.
Вошел рыжеволосый слуга, неся парикмахерские инструменты, а за ним слуга, тяжело тащивший огромную ширму. После того как дальний угол комнаты был отгорожен, слуга приступил к избавлению Ахилла от темной щетины на подбородке. Элеонора разок заглянула за ширму, но вспыхнула и ушла, как только встретилась взглядом с Ахиллом.
Ужин подали немного погодя. Ахиллу показалось странным, что их не пригласили в столовую – еще одна хитрость? – но когда были внесены блюда, ломившиеся от жареных перепелов и куропаток, он целиком переключился на утоление голода.
Он поклонился, предложил Элеоноре свою руку и сопроводил ее к столу, уставленному бесценным фарфором и позолоченным столовым серебром. Его рука ощущала большую, чем обычно, тяжесть, и он понял, что Элеонора устала. Но Ахилл чувствовал ее едва уловимые усилия собраться, приготовиться снова войти в ту роль, которую она была вынуждена играть.
Он прошептал Элеоноре на ухо:
– От супругов не ждут общения за столом.
– Замечательное правило, – тихо ответила она, и напряжение в ней исчезло.
Они сели в противоположных концах длинного стола. Огромная ваза закрывала Элеонору от Ахилла. Он отодвинул ее.
Они быстро поели. За мясным бульоном с грибами последовали жареная куропатка для него и перепел для нее, и, к их удовольствию, все это запивалось белым вином.
Элеонора ела медленно, утонченно, смакуя каждый кусочек. «Как я мог увидеть в ней механизм?» – удивлялся себе Ахилл. Пальцы Элеоноры сами собой с непередаваемым изяществом сливались с бокалом, ее головка немного наклонялась, приоткрывая кремовую кожу точеной шеи, ее блестевшие губы сжимались при…
– Еще мангольдов с маслом и лимоном, mein sei-ur? – спросил рыжеволосый слуга, когда лакей принес салат.
Ахилл посмотрел на свою тарелку. Он не замечал, что ел. Рукой он отослал лакея.
Когда тарелки опустели, разожгли камин и, в соответствии с церемониальными правилами, принесли горячий шоколад и разлили его в чашки из зелено-белого фарфора. Ахилл прошел к своим книгам и из упрямства достал потрепанный экземпляр антиклерикальных «Философских писем» Вольтера.
Он подождал, пока Элеонора расположится в кресле у камина, потом сел напротив, их разделял столик для горячего шоколада. Слуги ушли, оставив их в одиночестве.
Ахилл подумал о маленьком уютном столике в его комнатах в замке Дюпейре, где он сиживал с кофе и книжкой… и пустым креслом.
Вольтер остался лежать неоткрытым у него на коленях, поскольку слова не казались столь захватывающими, чтобы отвлечься от созерцания отблесков огня в камине на лице Элеоноры, когда она боролась с де Саксом и его армиями.
«Она выглядит очень необычно, сидя под углом в сорок пять градусов, – подумал Ахилл. – Несомненно, ее профиль соответствует канонам классической красоты, хорошо запоминается, особенно когда ее подбородок решительно поднимается. И глядя на ее осанку, означающую, что притягательность ее глаз ведет…» Кто-то поскребся в дверь. Элеонора подняла глаза и посмотрела через плечо:
– Ну вот, опять.
Ахилл положил книгу на пол у кресла. Медленно встал, убедившись, что не оторвет по пути ручки у кресла тем же образом, каким он собирался вырвать руки тому, кто стоял за дверью. Он осторожно взялся за щеколду, чтобы не свернуть ее руками, и открыл дверь. Там стоял брат Кельн, чем дольше он смотрел на Ахилла, тем сильнее бледнел он сам и тем шире становились его глаза.
– В-ванна для мадам… – объяснил он, показывая рукой назад.
Ахилл медленно сжал в кулак серое монашеское одеяние у подбородка брата Кельна и вытащил его за порог.
– Вы присмотрите, чтобы ванну для мадам поставили у камина. Вы присмотрите, чтобы вода была горячей. Запомните, не тепловатой. Горячей. Затем вы проследите, чтобы дверь для слуг была надежно заперта. Проследите, чтобы слуги покинули эту комнату. Этот коридор. Это крыло здания. Еще вы проследите, чтобы остаток вечера нам никто не мешал. Больше никакой одежды. Никакой еды. Никаких ванн.
– Ja, ja, как вы скажете, месье, – промямлил брат Кельн, беспомощно махая руками, как подстреленная птица, которая не может взлететь.
– Больше никаких услуг, пока мы не позовем вас утром.
– Прошу вас, месье…
Ахилл приподнял монаха повыше, заставляя того встать на цыпочки.
– Пока вы не позовете нас! Пока вы не позовете нас! Ахилл отпустил помощника управляющего. Тот, пошатываясь, добрался до двери, держась за горло.
– К камину, – сказал он ожидавшим слугам. – Поставьте это нечестивое уродство у огня. – И убежал прочь.
Чуть позже Элеонора стояла и смотрела на ванну. Благоухающий розами пар плыл со спины направлявшегося к огню медного лебедя с распростертыми крыльями, который, выгнув дугой шею, смотрел назад, на ванну в полости своей спины. Казалось, что лебедь, сам не понимая, как это случилось, вплыл на середину комнаты.