Из-за эпидемии свадьба переносится на февраль 1831 года. Практически в день венчания мать невесты вдруг заявляет Пушкину, что свадьбу необходимо отложить, так как на нее недостает денег. Александр Сергеевич как одержимый начал занимать деньги, хотя, как пишет Н. Раевский в книге «Портреты заговорили», чувства поэта к невесте за столь длительный период жениховства сильно остыли. Почему же он так стремился жениться на Гончаровой, в то время как накануне свадьбы писал Вяземскому, что сердце его остается несчастливым? Может, предсказание гадалки, что «он умрет от своей жены», заставляло его идти наперекор всем предупреждающим знакам судьбы? Ему надоело жить в плену предсказаний, он бросил вызов судьбе?
Венчание оказалось настоящей мукой для такого суеверного человека, каким был Пушкин. Как вспоминала В. Долгорукова: «Во время венчания нечаянно упали с аналоя крест и Евангелие, когда молодые шли кругом. Пушкин весь побледнел от этого. Потом у него потухла свечка. “Все плохие предзнаменования”, – сказал Пушкин». Кроме того, по другим источникам, во время обмена кольцами упало на ковер его кольцо…
Был ли счастлив поэт в семейной жизни? Не нам судить об этом. Когда наступил 1836-й, год его 37-летия, Пушкин начинает его серией вызовов на дуэли. С 1 января по 5 февраля он умудрился сделать три вызова! Причем поводы для поединков были абсолютно несерьезными, и друзья поэта улаживали эти конфликты.
Примерно в этот же период с Александром Сергеевичем произошел странный случай. Однажды он беседовал со своим приятелем графом Ланским. Речь зашла о религии, и оба наперебой подвергали ее едким насмешкам. Вдруг в комнату, где они сидели, вошел молодой человек, которого Пушкин принял за знакомого Ланского, а тот – за знакомого Пушкина. Подсев к ним, он включился в беседу и за несколько минут совершенно обезоружил их доводами в пользу религии и веры в Бога. И хотя оба приятеля слыли страстными спорщиками, они вынуждены были признать его правоту. Пушкин и Ланской согласились, что, пожалуй, были неправы и теперь совершенно изменили свое мнение. Тогда гость встал и, простившись с ними, вышел.
Некоторое время приятели молчали, когда же заговорили, то выяснилось, что ни тот ни другой не знали, кто этот человек. Позвали многочисленную прислугу, но дворня в один голос утверждала, что в доме никто посторонний не появлялся, гости не приходили и в барскую комнату вообще никто не заглядывал. Только тогда Ланской и Пушкин признались друг другу, что таинственный визитер одним своим появлением внушил им безотчетный страх и странный трепет. Александр Сергеевич, рассказывая о случившемся своим знакомым, говорил: «Это не могло быть видением, потому что одинаковых видений у двух человек быть не может, мы же не просто видели его на пару, мы разговаривали с ним, ощущали тепло, исходящее от него, чувствовали дыхание». Поэт говорил, что его мучает только один вопрос – был ли незваный гость посланцем от Бога – ангелом, направляющим на путь истинный, или же от демона. Уж очень скверное ощущение осталось от общения с ним – не радость и облегчение, как после молитвы, а ужас и страх. Впрочем, это далеко не единственный мистический случай в жизни Пушкина, мистика буквально преследовала его и странным образом предопределила важнейшие вехи его судьбы.
Почти через год поэт решает испытать судьбу – вызывает на дуэль белокурого Дантеса, у которого была белая лошадь и белый мундир… Непосредственно перед дуэлью, уже спустившись по лестнице со своим секундантом, он вдруг вернулся (плохая примета!) и велел подать себе шубу. Он прекрасно помнил об этой примете, но ничего не сделал, чтобы избежать дуэли или хотя бы перенести ее на другое время.
«Дуэль Пушкина с Дантесом» (А. Наумов)
Возможно, жизнь под гнетом смертельного пророчества утомила его. Он устал от висящего над ним столько лет предсказания, устал от хронического безденежья – на момент смерти поэта в его доме было всего 300 рублей, а долгов накопилось на 92 500. Устал он и от попыток написать историю Петра I. Специально для этого по приказу царя для Пушкина открыли секретные государственные архивы и назначили придворным историографом. Однако в течение пяти лет он сделал только несколько конспектов, ничего существенного так и не написав, а император мог в любой момент потребовать отчет о проделанной работе. Изводили поэта и постоянными сплетнями о красавице-жене.