Старик нехотя взял кружку обратно. Впервые, с того момента, как в подвале зажглась лампа, с его лица ненадолго пропало выражение приветливого добродушия. Максим решил уже, что отказом нанёс хозяину серьёзную обиду, но Аркадий Ильич тут же вновь засиял щербатой ухмылкой.
― Ладно, не желаешь настойку, я тогда тебе чайку заварю целебного. Травки моя благоверная собирала по всем правилам. И польза, и удовольствие.
Максим порадовался тому, что компромисс нашёлся, и тоже заулыбался.
― Это другое дело. От чая, конечно, не откажусь.
Старик кивнул и вновь обратился к Григорию:
― Гриш, ну как, легче тебе?
Приятель Максима, похоже, и в самом деле чувствовал себя немного лучше. Несмотря на то, что хозяйка продолжала ковыряться в его ране с какими-то щипцами, тампонами и растворами, борозды на его лбу заметно разгладились, а на впалых щеках даже всплыл слабый румянец. Но ответить вслух он не смог, и лишь утвердительно кивнул. Тогда дед протянул ему не выпитую Максимом кружку.
― На, ещё накати – чтобы закрепить положительный результат, как любит моя Лизавета говорить.
― Иди, не мешай, старый. У тебя сейчас суп выкипит, ― впервые подала голос, на удивление немногословная, Елизавета Николаевна. Аркадий Ильич послушно кивнул, посмотрел под крышку, откуда валил прозрачный парок, и, сняв похлёбку с огня, поставил на стол. Вслед за этим он подошёл к тёмному эмалированному баку, по пути прихватив из ящика прокопченный чайник. Начерпав кружкой из бака полный чайник воды, он снова поставил его на огонь керосинки.
Капельки холодной воды по змеиному шипели, сползая по крутому боку кипятильной посудины к языкам пламени. Подвал наполнился аппетитным ароматом похлёбки, в котором преобладали нотки грибов и мяса. Максим пытался представить, где смог старик Ильич добыть свежего мяса, если тут время от времени такая свора хищных псов проходит. А старик, будто заметив сомнение в его лице, сам принялся рассказывать о происхождении ингридиентов бульона.
— Ну, что? Пора за стол, гости дорогие. Супчик отменный. С мясом, с грибками. Мясо заячье – их тут в окрестностях чуть ли не стада пасутся. Много, как комаров на болоте. Только успевай из силков вытаскивать. А грибочки свои – шампиньоны и вешенки.
Старик говорил с такой странной интонацией, что Максим не мог понять, шутит он, или говорит правду. В обилие зайцев в местных лесах он точно не верил. А в «моделях» грибов он вообще плохо разбирался, но их вид ему очень не нравился, поэтому он решил перекусить старыми запасами. Вытащив из мешка банку тушёнки, и две жестянки с килькой в томате, он торжественно водрузил всё это на столик.
― Аркадий Ильич, это от нас вашему столу. А то вы нас и от собак спасли, и лечите, и кормите. А мы что?
Старик хозяин пробурчал какую-то привычную для него шутку, и пригласил всех за низенький стол. Все принялись неспешно поглощать пищу. Максим, как и задумал, налегал исключительно на консервы. В суете и полумраке, никто не стал указывать ему на такую избирательность, чему он был только рад, так как не хотел обижать милых старичков отказом от их стряпни.
Гриша, тем временем, с аппетитом, разбуженным, видимо, травяной настойкой, ложка за ложкой отправлял в рот куски мяса и грибов. Максим порадовался за друга, которому обработали рану умелыми руками, и, судя по аппетиту, помощь была оказана правильно и в самое нужное время. Старики ели не спеша, стараясь больше внимания уделить гостям. Дед постоянно травил какие-то байки, а жена иногда его поправляла, или одёргивала, когда остроты, по её мнению, опускались за грань приличий.
Гости искренне хохотали, стараясь и сами посмешить стариков случаями из жизни. К концу трапезы, Ильич поставил перед Максимом здоровенную керамическую кружку с горячим травяным чаем.
― Вот, как и обещал, целебные травки. Вкус и аромат такие, что мёртвый на ноги вскочит. Согреют без огня и спирта.
Максим взял кружку-гигант в руки, поблагодарил старика, и, подув на горячую жидкость, с удовольствием прихлебнул. С удовольствием, потому что запах напиток источал, и в самом деле, дурманящий. Однако, язык распробовал в букете травяных вкусов, резкую примесь какой-то неприятной химии. Максим катал во рту этот глоток чая, не желая глотать, и не решаясь выплюнуть, так как видел вопросительное выражение на внимательном лице хозяина. Наконец, он заставил себя сглотнуть, и вымучив на лице блаженную мину, промычал:
― М-м-м, напиток богов. Спасибо, Аркадий Ильич, ничего лучше в жизни не пробовал.
― А я что говорил? Неужели, я стану таким дорогим гостям пустую воду наливать. Да, ты ещё глотни, Максим. Ты ещё все оттенки не распробовал. Ну, давай.
Максим, не в силах устоять под натиском таких настойчивых уговоров, решил сделать хозяину приятное, и глотнул ещё два раза. При этом он ощущал всё большее отвращение к странному отвару, и мысленно отчитал старика за то, что тот не предпочёл угостить его «пустой» водой. Он ждал, когда хозяин отвернётся, чтобы выплеснуть горячее пойло на землю, и избежать дальнейших уговоров «распробовать».
И случай представился. Подождав, пока Максим, с кривой улыбкой сделает очередной глоток, дед Ильич отошёл со своей супругой пошептаться в дальний угол. Григорий сидел, едва шевеля беззвучными губами, и борясь с тяжёлыми веками, неудержимо стремящимися друг к другу. Максим понял, что Григорий уже одной ногой в сновидениях. Стоило старикам отвернуться, он тут же выплеснул чай под стол, и поставил перед собой пустую кружку.
Внезапно, Максима заставило вздрогнуть слабое бормотание. Голос слышался настолько незнакомым, что Максим не сразу поверил, когда понял, что вялыми губами бормочет засыпающий Гриша.
― Классные они, правда? Повезло, что на их нору набрели. Бабулька мне руку заштопала, а дед… у меня от этой травяной водки, тепло так в груди. И рука, будто быстрее заживает. Только вот спать охота – сил никаких нет. Кажется, будто я не сижу, а в воздухе повис – тело такое невесомое.
Максим, и сам, внимая монотонному бормотанию Григория, почувствовал, что не прочь хорошенько вздремнуть. Он зевнул во весь рот, и ответил приятелю:
― Это ты просто не пил давно – вот и невесомость. А тут ещё и потеря крови, и день был тяжёлый – поспать тебе надо. Так, что расслабься, и прекрати глазами хлопать. Сейчас попрошу, чтоб куда-нибудь положили тебя, а сам покараулю.
Максим попытался встать, но ноги подогнулись, будто из них вытащили кости, и он так и остался на скамейке. «Надо же – а, ведь, и я сильно устал от сегодняшних переживаний. Мне бы тоже прилечь», ― медленно копошились мысли в голове Максима, неожиданно для него, пустой и светлой. Он решил не тревожить свои усталые ноги, а дождаться, когда хозяева подойдут сами.
Тихо сопел Григорий, из дальнего угла долетал шёпот хозяев, потрескивало пламя керосинки – все эти звуки сливались во что-то мягкое и шуршащее. Что-то ласковое и тёплое, похожее на морской прибой, катающий камешки на солнечном пляже. Эти приветливые, спокойные шумы, растворяли, стирали своими махровыми крыльями неприглядное убожество и тесноту сырого подвала. Максим уже мог видеть чистый изумруд волн, белизну песка, синеву неба и кремовую спелость маленьких облачков.
Вода с глухим урчанием тянулась к ногам Максима, и, едва запомнившись влажным касанием, с шипением отползала. Снова и снова, раз за разом. Максиму нравилось здесь – тёплый песок, успокаивающий прибой, светлое небо. Он был частью этого блаженного пейзажа, как мокрый камень, или кусок раковины, пускающий перламутром солнечных зайчиков, и не имел ни малейшего желания что-либо менять вокруг.
Внезапно, из самых дальних и глубоких вод к его ногам стала стремительно приближаться сумрачная тень. Сначала медленно, но, чем ближе к кромке прибоя, тем движения этой, несущей тревогу тени, становились всё стремительней. Вместо ласкающих волн счастья и покоя, Максима принялись грубо толкать под ноги леденящие гребни страха и паники. Тень становилась всё больше, и с каждой секундой всё ближе. Казалось, вот-вот, и нечто страшное до невозможности, выскочит из воды, и мгновенно поглотит человека, не дав ему ни малейшего шанса на спасение.