Обняла большую умную голову, подивилась тому, что не воняет животное псиной, и прошептала ему на ухо:
— Если хочешь, оставайся у нас жить. Я бабушку уговорю. Правда, мяса у нас нет… Кашу есть будешь?
Пёс слушал внимательно, немного склонив голову и пристально всматриваясь в моё лицо. Боялся, что обману? Нет, псина, не брошу. Мне тут так же одиноко, как и тебе. Спасибо, Господи, дал Глафиру в опекунши. Она не спорит и не боится моих нововведений.
Дружок отстранился слегка и снова сделал шаг в сторону сарая. Упёртый какой! С трудом откинув полу шубы, кряхтя сползла с брёвнышка и сделала неуверенный шаг.
— Слушай, если упаду, ты лай громче, чтобы Глафира услышала и подняла, — предупредила я кобеля, но тот подошёл совсем близко и подставил свой бок как опору.
Вцепилась одной рукой в густую шерсть и потихоньку побрела туда, куда тянул меня настырный пёс.
— Знаешь, а в общем-то, ты прав. Ходить надо больше. Оттого, что сижу и лежу, мышцы не восстановятся, — медленно переставляя слабые ноги, рассуждала я. — Вот и будем ходить с тобой. Сначала по двору, потом по улице пройдусь, а потом и бегать с тобой станем. Будешь со мной бегать, Дружок?
Наконец-то доковыляли до двери, и я, прислонившись к косяку, стала рассматривать старую запылившуюся утварь, сваленную в кучу. Что за чудной метод хранения? В избе за печь навалено невесть чего и здесь так же. Или прежние хозяева такие неряхи были?
Итак, что же здесь есть? Чугунок, прялка колёсная… Интересно, она сломана или по какой другой причине её сюда сослали? Нужная же вещь. И пусть я не умею прясть, но научиться-то можно. Что ещё? Ухват со сломанным древком, доска странная с ручкой и насечками по всей длине. Ой, а я, кажется, знаю, что это такое. Гладилка примитивная. Ею бельё выглаживали и одежду. В музее видела. Наматывали на палку гладкую и вот этой приблудой гоняли по столу. М-да… это вам не утюг с парогенератором. Половики грязные, тряпьё какое-то… А вот и гребень. То, что пары зубьев нет, не принципиально. Дружочку как раз будет.
Теперь бы достать его исхитриться. Шаг вперёд, присесть, взять… А встать как? Ох, беспомощность моя, пропади она пропадом.
— Дружок, помогай!
Горячее дыхание опалило затылок и шею даже через шаль, а потом меня медленно, прихватив за шкирку, приподняли. Ну и пёс! Какой умница! Нет, такого нельзя со двора гнать. Костьми лягу, но уговорю Глафиру Дружка оставить.
— Собака! — ахнула у избы не вовремя появившаяся опекунша. — Пошла! Пошла прочь, негодная! Фу! Фу!
Женщина стояла у распахнутых дверей, боясь шаг сделать, и в глазах её плескался ужас. Это она за меня так испугалась или изначально собак боится?
— Ба! Это Дружок. Он хороший. Смотри, как помогает мне, — высунулась я из-за широкой собачьей спины. — Иди, Дружок, иди.
Пёс пошёл. Медленно переступая огромными лапами, он подстраивался под мою скорость полудохлого цыплёнка. Я, вцепившись в густую шерсть и одним плечом опираясь на крепкий собачий бок, старательно улыбалась и шла навстречу к Глафире, которая медленно сползала по косяку.
Ну вот только её сердечного приступа мне не хватало!
— Тётя Марфа! Тётя Марфа! — закричала я изо всех сил.
К моему крику добавился лай Дружка. Голос у пса был басовитый, раскатистый, слышный.
Тимкина мать выскочила из избы, поправляя сбившийся платок. Увидев сомлевшую Глафиру, женщина не стала бесцельно метаться, задавая глупые вопросы, а зачерпнув ладонью из бочки у крыльца талой воды, плеснула её в лицо нанимательнице. И только после того, как Глафира вздохнула полной грудью и открыла глаза, спросила у меня:
— Что с ней?
— Волновалось последнее время много. Я говорила ей, чтобы у травницы сбор успокоительный взяла, а она всё тянула. А тут Дружка увидела, и вот… — рассказывала я, держась из последних сил.
— Да уж, от вида этой страхолюдной псины любой сомлеет, — совершенно не страшась, Марфа потрепала собаку за ушами. — Хороший, хороший, — потом вернулась к Глафире: — Ну что ж ты, барыня, не бережёшься-то? Правильно барышня кажет, травы попить надоть. — Заглянула в распахнутую дверь и позвала: — Алёна, подь сюды! Скоро метнись к бабке Параскеве, пусть придёт. Да настойку иль что там успокаивающее прихватит.
Девушка вышла, щурясь от яркого света, осмотрела двор и пошла к покосившейся калитке. И не скажешь, что нехотя, но так медленно, будто спит на ходу.
— Хорошо, что не мне её свекровью быть, — покачала головой Марфа, глядя вслед девице. — Точно прибила бы ненароком. — Потом она повернулась ко мне. — Ты, девонька, посиди ещё чуток на улице. А то тесно у вас там — не развернуться. Не замёрзла, не? Вот и ладушки. — Женщина легко подхватила меня на руки, укутала, посадила на шубу, полами прикрыла ноги, погладила по голове и едва слышно выдохнула: — Горемыки…