Я плыву на этой долгой медленной волне в твои сердечные камеры, а оттуда — вверх, вверх, к мозгу. Только там я смогу спасти тебя. Я вырву тебя из их удушающей хватки.
Их.
Других. Которым есть до тебя дело, лишь пока они стискивают тебя в своих объятиях, словно потертого плюшевого мишку. Для них не важна любовь, важно обладание. Они обещают тебе освобождение и вознаграждают тебя… вот этим:
Тридцать нажимов, два выдоха. И я.
Это ты и такие, как ты, вручили им власть над собой и изо дня в день поддерживаете эту власть. Ибо кто, как не вы, в состоянии генерировать ток для ярко сверкающих огней их нескончаемого Праздника? Как можете вы не видеть, что другие — мои жестокие родичи — это раковая опухоль, обернутая в обольщение? Пустота в сердцевине ваших пристрастий? Они считают себя богами, но на самом деле они такие же, как я. Всего лишь химические вещества. Возможно, хитро скомбинированные, но все равно не более чем настойки, растворы да мелкая фарма. Препараты, созданные природой или человеком, чтобы химичить с твоей химией.
Если они и живут, то только потому, что вы дали им жизнь. Заодно с разрешением прикончить вашу. И если они выходят за рамки отведенных им ролей, то только потому, что вы поместили их на сцену и позволили играть.
Итак, все готово к спектаклю. Публика, холодная и бесчувственная, ждет развлечения, но она слишком пресыщена, чтобы верить, будто спектакль и вправду их развлечет.
Однако мы должны попытаться, верно?
И потому здесь, между компрессиями грудной клетки и искусственным дыханием, я приступлю к исполнению своей роли, пытаясь вырвать тебя из рук капризных «богов».
Я не супергерой. Я не волшебник. Но я могу спасти тебя. Хотя в половине случаев у меня это не получается. Я слишком часто опаздываю. Победа и трагедия будут вечно сражаться на этой сцене.
И сегодня огни рампы осветят трагедию.
Сердцебиение сменяется фибрилляцией. Затем твое сердце сжимается, как яростный кулак… и через мгновение расслабляется. Волна останавливается. Я не смогу выполнить свою задачу, если не попаду в твой мозг! И хотя парамедики продолжают реанимацию, ничто не сможет изменить того факта, что здесь, в этой израненной комнате, в гниющем доме, на улице, которая скоро исчезнет, твоя жизнь кончилась.
Заглянув в твое удостоверение личности, медики привязывают к пальцу на твоей ноге жетон, на котором значатся фамилия и инициал:
Рейми, А.
Затем они кладут тебя на каталку и вывозят наружу. Мне ничего не остается, кроме как успокоиться в твоих венах, — еще одно химическое вещество среди прочих, которые обнаружатся при посмертном анализе.
И я проклинаю других.
Мой бездушный клан завлек тебя на свой Праздник, а потом бросил в этом безрадостном месте, где даже те, кто пытался спасти твою жизнь, слишком измотаны, чтобы пролить по тебе хотя бы одну слезу.
Если бы у меня был голос, клянусь, я рассказал бы твою историю. По крайней мере затем, чтобы самому понять, кто ты.
2 Айзек, Айви и КОНЧЕНЫЙ придурок
ДВУМЯ МЕСЯЦАМИ РАНЕЕ
«Айви должна быть где-то здесь, — думает Айзек Рейми, в поисках сестры протискиваясь в дверь этого отстойника. — Тут и гадать нечего — вечеринка как раз в ее вкусе». Дом провонял блевотиной, гормонами и пивом. Айзек содрогается от отвращения, пробираясь через гостиную, забитую всякой пьянью, бестолочами и укурками, дико дергающимися под техно. Человеку более-менее трезвому показалось бы, что танцующие изображают психический припадок. Или, наоборот, они только делают вид, что танцуют, а припадок настоящий. И это, пожалуй, еще хуже, ибо такая смерть уж больно жалка: публика будет лишь медленно хлопать в ладоши, в то время как ты, корчась, отправишься в небытие.
Айзек пришел сюда за сестрой и, не позволяя себе отвлечься от цели, ведет поиск среди всех этих отбросов. Вот девица с наполовину обритой головой. А там чувак, явно обоссавшийся. Отвратного вида мужик, слишком старый для подобных пирушек, заговаривает зубы девочке, слишком для них юной. Всё, как ожидал Айзек. Если это обычный вечер пятницы, ничем не отличающийся от других таких же вечеров, то он точно найдет Айви здесь. Сестра на год старше Айзека, но чаще всего он ощущает себя старшим братом.
Нельзя сказать, что он чурается вечеринок. Он учится в предпоследнем классе старшей школы, так что уже успел побывать на многих, и зачастую там творилось такое, о чем родителям лучше не знать. Однако он не охотник до тех пирушек, которые нравятся его сестре. Где стремные дела происходят не в задних комнатах, а прямо у тебя на глазах. Где угрюмые и отчаявшиеся люди суют свои мозги под гидравлический пресс, стремясь забыть, что их жизнь не вечна.