Но Али кое-что посоветовала сама султанша. Он садится последним. Перед тем как запрыгнуть в седло, глянет в глаза лошади — это обязательно. Затем похлопает ее по шее, скажет несколько слов. Все это должно помочь.
Вот уже закончили рубить лозу, скакать наперегонки. Лишь трое сумели перепрыгнуть большой ров с водой. Среди них — Али на чистокровном арабском жеребце, подаренному ему султаншей.
Конюхи подводят закованного в цепи дикого жеребца…
Летит на землю один всадник, второй. Замерли зрители.
Но вот подходит Али, похлопывает по шее жеребца, заглядывает в глаза и быстро вскакивает в седло. Спущенный c цепей конь сразу встает дыбом. Падает. Встает. Бросается в аллюр. Прыгает. Но сбросить наездника не может. Еще немного времени — и лошадь идет красивой рысью перед султаном. Затем — шагом. Али полностью управляет лошадью.
— Приз отдать этому воину — он достоин моего внимания! — Восклицает в восторге темпераментный Сулейман. Юноше преподносят позолоченную саблю с драгоценным эфесом.
— Сулейман, — обращается к султану Настя на латыни, — Али стоит того, чтобы его поставить начальником над другими воинами. Он покажет хороший пример, он научит своих янычар хорошо держаться в седле!
— Да, моя Хюррем, — говорит султан, — ты больше заботишься о мощи армии, чем мой глупый старик сераскер…
Напрягали слух паши и шейхи и никак не могли понять, о чем говорит султан с султаншей.
— Назначаю Али агой, — объявил Сулейман, и все почтительно склонили головы, хотя во взглядах многих — зависть: редко какому молодому воину удается сразу стать начальником над янычарами.
…А молодой ага с отцом все чаще посещал султаншу. И не напрасно.
Долго, слишком долго этим утром не выходил из спальни Роксоланы великий султан. Явился в свои покои веселый, радостный, возбужденный.
Только сел завтракать, как вбежал сераскер, все утро карауливший султана.
Упал на колени министр, затряслась его огромная черная борода.
— О, ве… ве… — не мог ничего произнести военный министр.
Веселый Сулейман понял, что сераскер хочет сообщить ему какую-то скверную новость.
— Чем хочет огорчить меня слуга в это волшебное утро, когда я узнал, что моя жена, великая султанша Роксолана-ханум, подарит мне ребенка? Говори, не запинайся, я выслушаю тебя.
— О тень Аллаха на земле! Этой ночью три галеры с рабами с оружием снялись и… ушли в море, на север. С ними сбежали более тысячи плененных. Почти все с Украины, есть и из Московии. Убиты около ста янычар — охранников и надзирателей. Прошу высокого разрешения отправить за ними погоню. Может, догоним…
Султан молчал. Наконец сказал:
— А когда бежали гребцы и рабы? В полночь? На рассвете?
— Никто не знает, повелитель Вселенной. Утром мне доложили. Очевидно — около полуночи, о сердце Вселенной.
— А что делал в это время мой сераскер?
Министр опустил голову.
— Ну?
— Спал, о улыбка Аллаха!
— Ага, спал! — перебил его султан. — Я давно заметил, что мой сераскер очень любит спать. Что же, надо это учесть и позаботиться, чтобы слуга спал дольше.
Султан кивнул охранникам, едва заметно провел ребром одной ладони по другой. Этого было достаточно. Хмурые крепкие охранники схватили своего министра, любое слово которого до последнего момента было для них законом, потащили во двор и там обезглавили.
Нет, любовь к Роксолане не сделала Сулеймана мягче к подчиненным. Он оставался тираном.
Глаза его горели яростным огнем, который погас мгновенно, как только в покои вошла Роксолана. Улыбающаяся, радостная она сказала, что хочет позавтракать вместе со своим дорогим мужем.
Султан велел подать изысканные блюда.
А Роксолана в душе праздновала большую победу. Больше месяца готовила она побег своих земляков. А этой ночью Али-ага вместе с отцом и другими пленными изрубили стражу, вывели из портовых подземелий рабов-невольников с Украины и Московии, вооружили их. Потом уничтожили стражу возле галер. А там их уже ждали, готовились, знали.
Еще никогда так быстро не мчались галеры по воде — гребцы уже не были рабами, и силы их удесятерились.
Не угнаться уже султанским янычарам за тремя галерами, которые режут волны Черного моря. Подняты паруса, и попутный ветер несет счастливых, возбужденных казаков к родным берегам, «в мир крещеный, в тихие воды, в ясные зори»…