Когда она наконец открыла глаза, вокруг расстилалась бескрайняя дикая равнина, покрытая полынью, чернобыльником и ковылем, изрытая балками и оврагами. Настуся поняла, что галицкая земля, с ее ухоженными полями, рощами и лесами, осталась уже позади. Позади и навсегда – шепнуло что-то внутри.
Гнетущая печаль сдавила грудь, защемило сердце. Насколько хватало глаз, виднелись вокруг только залитые палящим солнцем степные просторы с уже пожухшей от жары травой. Только в балках и вблизи солончаков виднелись чахлые полоски какой-то сероватой зелени.
Настуся скорее почувствовала, чем осознала, что находится в Диком Поле, на одной из страшных татарских дорог. А где именно – кто знает.
Может, и на Черном шляхе[34].
Черный шлях, прозванный также Злым и Незримым, носил эти имена по разным причинам, но Черным назывался оттого, что по этой дороге, рука об руку со злой бедой, убийством и грабежом, ходила «черная смерть» – чума. Столетиями шли по нему черные от грязи орды монгольские и почерневшие от нужды и горя невольники. И земля здесь была черной от природы, а татарские кони, топча траву, оставляли на ней черные следы набегов.
Путь этот проходил почти по той же линии, по которой сегодня идет торговый тракт в Одессу. По нему же в более отдаленные времена отправлялись в торговые и военные походы староукраинские князья.
У татар было три обычных маршрута, по которым во время набегов они расползались по всей Украине, начиная от побережья Черного моря. Один из них тянулся вдоль валашской границы, другой пересекал Подолье, третий вел на Киевщину и Волынь. И все они сходились в Восточной Галичине. В ее сердце, Львов, метили степные орды, растекающиеся, как вода в половодье, по этим трем дорогам. Валашская дорога вела во Львов через Бучач и Галич, подольская, или кучманская, – через Теребовль и Золочев, волынская описывала дугу на севере и устремлялась во Львов через Сокаль и Жолкву. Надвигаясь с трех сторон, рвались татары к одной цели, к сердцу Восточной Галичины, и впивались в предместья Львова, как три окровавленных меча в человеческую грудь.
Каждую из этих дорог народ и сегодня зовет «черной» и до сих пор помнит трагедии, вершившиеся на путях татарских.
Такой же невольницей, как и волыняночка из народной песни, сейчас была и галичанка Настуся.
Сознание того, что она – на страшном татарском шляхе, было для Настуси еще более ужасным, чем эта дорога сама по себе, даже страшнее, чем то, что она оказалась в лапах торговцев живым товаром.
Девушка закрыла глаза. Но неизвестность мучила ее, заставляя взглянуть на тот страшный путь, по которому везли ее в неведомые земли, к неведомому будущему. Она открыла глаза и пристально осмотрелась.
Собственно, это и дорогой нельзя было назвать. Полоса степи, по которой продвигался татарский чамбул[35], ничем не отличалась от остального Дикого Поля. Лишь изредка среди ковыля попадался человеческий или конский остов, еще реже – следы костров, а вокруг – разбросанные кости, черепки битых горшков, а порой и человеческие черепа.
Лишь далеко позади виднелась темная полоса земли, истоптанная копытами ордынских коней. И не понять было, почему в песне поется: «Ой, торным шляхом килиимским…» – потому что это был вовсе и не шлях, и не торный… Разве что били-торили его своими израненными ногами бедные пленники да некованые копыта татарских лошадей.
Вот идут и они – пленники, окруженные татарской стражей. Изможденные, почерневшие, едва ноги переставляют. Казалось ей – не выдержат они этого бесконечного перехода в безмерном однообразии степи, из которой жаркое солнце высосало последние капли влаги, как и надежду из ее сердца.
Настуся взглянула на свои ножки, чтобы убедиться, нет ли на них ран. Ведь, может статься, дальше ей придется идти пешком… Приметила, что на ней только один свадебный башмачок, да и тот рваный. Видно, пытались разуть ее, да передумали.
Необутая ножка болела. Присмотрелась поближе – на ней запеклась кровь, почернела и засохла…
И еще заметила, что в черной маже, в которой везли ее, в беспорядке разбросаны вещи, в основном женские, а с ними – свертки тканей. Должно быть, награбленное. Горько усмехнулась – вспомнилось ей предсказание цыганки. Оно уже начало сбываться, но совсем по-иному. И вправду: видела она у себя под ногами кусок дорогого атласа, но не было ни жемчугов, ни рубинов, ни белых шелков… И кровь у нее запеклась не на рученьках, а на ноженьках…
34
Европейцы называли Черный шлях «Meatus Tartans» и «Via Nigra», турки – «Керван Йолы» (