Блестящее поприще открывалось перед нашим бранденбургским юнкером, которому нужно было только смело и умно взяться за дело. Разве Луи-Наполеон не потому стал кумиром буржуазии, что разогнал её парламент, увеличив зато её барыши? А Бисмарк разве не обладал теми же талантами дельца, которыми так восхищались буржуа в лже-Наполеоне? Разве не тянулся он к своему Блейхрёдеру, как Луи-Наполеон к своему Фульду? Разве в Германии в 1864 г. не было противоречия между буржуазными представителями в палате, желавшими из скупости урезать срок военной службы, и буржуа вне палаты, в Национальном союзе, которые жаждали национальных подвигов во что бы то ни стало — подвигов, для которых нужна армия? Разве не точно такое же противоречие было во Франции в 1851 г. между буржуа в палате депутатов, обуздывавшими власть президента, и буржуа вне палаты, жаждавшими спокойствия и сильного правительства, спокойствия во что бы то ни стало, и разве Луи-Наполеон не разрешил это противоречие, разогнав парламентских крикунов и обеспечив спокойствие массе буржуазии? Разве положение в Германии не было ещё более благоприятным для смелого удара? Разве план реорганизации армии не был уже в совершенно готовом виде представлен буржуазией и разве сама она не выражала во всеуслышание желания, чтобы появился энергичный прусский государственный муж, который осуществил бы её план, исключил бы Австрию из Германии, объединил бы мелкие германские государства под главенством Пруссии? И если бы пришлось при этом не слишком деликатно обойтись с прусской конституцией и отстранить парламентских и внепарламентских идеологов, воздав им по заслугам, то разве нельзя было бы, подобно Луи Бонапарту, опереться на всеобщее избирательное право? Что могло быть демократичнее, чем введение всеобщего избирательного права? Не доказал ли Луи-Наполеон его полной безопасности — при надлежащем с ним обращении? И не представляло ли как раз это всеобщее избирательное право такого средства, при помощи которого можно апеллировать к широким народным массам и слегка пококетничать с зарождающимся социальным движением в случае, если буржуазия проявит упорство?
Бисмарк взялся за дело. Надлежало повторить государственный переворот Луи-Наполеона, наглядно показать немецкой буржуазии действительное соотношение сил, насильственно рассеять её либеральный самообман, но выполнить её национальные требования, которые совпадали со стремлениями Пруссии. Повод для действия подал прежде всего Шлезвиг-Гольштейн. Со стороны внешней политики почва была подготовлена. Русского царя[62] Бисмарк привлёк на свою сторону полицейскими услугами, оказанными ему в 1863 г. в борьбе против восставших поляков[63]; Луи-Наполеон также был обработан и мог оправдывать своё равнодушие, если не молчаливое содействие, но отношению к бисмарковским планам своим излюбленным «принципом национальностей»; в Англии премьер-министром был Пальмерстон, поставивший маленького лорда Джона Рассела во главе ведомства иностранных дел с единственной целью сделать его посмешищем. Австрия же была соперницей Пруссии в борьбе за гегемонию в Германии и именно в этом деле меньше всего была склонна уступить первое место Пруссии, тем более, что в 1850 и 1851 гг. она выступала в Шлезвиг-Гольштейне в качестве жандарма императора Николая, действуя фактически ещё подлее, чем сама Пруссия[64]. Положение было, таким образом, в высшей степени благоприятным. Как ни ненавидел Бисмарк Австрию и как ни хотела бы Австрия, со своей стороны, сорвать свой гнев на Пруссии, всё же после смерти датского короля Фредерика Ⅶ им не оставалось ничего другого, как совместно выступить против Дании — с молчаливого разрешения Франции и России. Успех был заранее обеспечен, пока Европа оставалась нейтральной; так и случилось: герцогства были завоёваны и уступлены по мирному договору[65].
63
8 февраля 1863 г., во время национально-освободительного восстания в Польше, по инициативе Бисмарка министром иностранных дел России Горчаковым и представителем правительства Пруссии генералом Альвенслебеном в Петербурге была подписана конвенция, предусматривавшая совместные действия войск обоих государств против восставших, вплоть до предоставления войскам права перехода государственной границы. Ещё до подписания конвенции прусские войска оцепили границу с целью не допустить перехода повстанцев на территорию Пруссии. Хотя конвенция не была ратифицирована, заключение её значительно облегчило царскому правительству подавление восстания в Польше.
64
Энгельс имеет в виду контрреволюционную роль Австрии в шлезвиг-гольштейнском вопросе во время национально-освободительной войны Шлезвиг-Гольштейна против Дании 1848—1850 гг., когда на стороне герцогств выступали Пруссия и некоторые другие государства Германского союза (см. примечание 57). Австрия оказывала поддержку Датской монархии вместе с другими европейскими державами; под их давлением Пруссия в июле 1850 г. заключила мир с Данией, после чего шлезвиг-гольштейнская армия была разбита. По инициативе Австрии зимой 1850—1851 гг. в Гольштейн были направлены австрийские и прусские войска с целью ускорить разоружение шлезвиг-гольштейнской армии.
65
После смерти датского короля Фредерика Ⅶ Австрия и Пруссия 16 января 1864 г. предъявили правительству Дании ультиматум об отмене конституции 1863 г., провозглашавшей полное присоединение Шлезвига к Дании. Дания отказалась принять ультиматум, тогда Австрия и Пруссия начали военные действия, и к июлю 1864 г. датские войска были разбиты. Франция и Россия сохраняли в течение всей войны дружественный нейтралитет по отношению к Австрии и Пруссии. Согласно мирному договору, заключённому в Вене 30 октября 1864 г., территория герцогств, включая и те её части, в которых преобладало ненемецкое население, была объявлена совместным владением Австрии и Пруссии, а после австро-прусской войны 1866 г. была целиком присоединена к Пруссии.