ГОЛОС ФИЛИППА: Такая надежда, сеньорита, оправдала бы все…
ГОЛОС МАРИИ-КОРНЕЛИИ: Ну я поняла уже, и мы договорились.
ГОЛОС ФИЛИППА: Имея такую надежду, не такой уж грех приспособить к вам роль, пьесу, себя…
ГОЛОС МАРИИ-КОРНЕЛИИ: "Не такой уж грех"! Грех, наоборот, не сделать этого, когда я так люблю - и роль, и пьесу, и вас!
Слышно было как она набрала одну цифру на телефонном диске.
Гудок. Щелчок. Еще одна попытка…
- Вич ходит где-то… Вы только не думайте, что мне шумиха нужна, фотовспышки и чтоб микрофоны совали в зубы… Я так и скажу: не надо, не за этим я в искусство пришла! Я пришла, чтобы под руководством такого человека погружаться в тайну, в глубокую-глубокую тайну творчества… И попробуйте только нам ее вспугнуть!…
Майор поцеловал собственные пальцы, до того ему нравился ее текст. И позвонил ей сам.
- Здесь майор Вич, моя бесподобная. Я не нужен вам?
- Вич! Поздравьте нас!!! И передайте полковнику: мы поладили с сеньором Ривьером!
18.
Домой Филиппа отвозил тот же капрал Орландо.
Дорогой припомнилось, как он уезжал из этого ее Лицея…
…Он, возбужденный и чуть утомленный, только что снявший немалый урожай успеха, - за рулем собственного "пежо", в том светлом твидовом костюме… На заднем сиденье - цветы, а в карманах - девичьи записочки… Словом, память усмешливо нажимала на тот факт, что был он в Женском лицее тенором и что карманы светлого костюма полны были не только заслуженной, но и стыдноватой данью…
Помнится, он прижался тогда к обочине и вывернул из карманов этот ворох и стал перебирать его, посмеиваясь то над орфографией, то над смыслом записок. Он даже мотор заглушил и включил свет. Сквозь голубую бумагу, сквозь завитушки и округлости схожих почерков перед ним просвечивали авторши, их лица, они гомонили хором и вразнобой… Но вот выудилась совсем короткая записка. Не ради нее ли остановился он на вечерней дороге, не искал ли именно ее? Одно лицо отфильтровалось из всех, чтобы торжественно и с оттенком вызова глянуть ему в глаза сквозь бумажку, и один голос озвучил послание из пяти слов:
"Я ЛЮБЛЮ ВАС, ФИЛИПП РИВЬЕР!"То было лицо Инфанты и ее голос. Хотя тогда он не мог этого знать достоверно - это теперь ему так мерещилось… Все прочие записки он вышвырнул тогда, пустил по ветру за окно, а эту - положил в верхний карман… Впрочем, подумал и через несколько минут, прикуривая, сжег ее в узкой вытяжной пепельнице.
- Капрал, - попросил Филипп, - не нужно к самому дому… за полквартала остановите, о'кей?
Когда глубокой ночью он подходил к парадному, горело только их окно, и в нем дежурила Лина.
- Филипп! Ты?! Он цел, Ева! Цел-невредим! А ты не верила!
Ей с ее животом невозможно было бежать навстречу, а Ева, жена, - бросилась. И плакала, плакала, ни о чем не спрашивала, только плакала.
19.
Служебный вход в театр, турникет и Легионер, уже известный ему. И еще новый коллега Легионера, с прозрачным дождевиком через плечо. Он глядел в окно, когда появился Филипп. За окном маршировали дети до 13-ти лет, командовала ими женщина, на женщину похожая мало.
- Доброе утро… - Филипп избегал встречи глазами с тем типом у турникета: охоты реваншировать над ним не было. - Нельзя ли сообщить сеньору Кеглиусу…
- Ничего сообщать не надо, вас ждут, - сказал без выражения второй легионер, загадочно и односторонне знакомый с Филиппом; он повернулся к первому и рукой сделал жест: пропусти.
А вот уже и толстяк Кеглиус пересекал фойе навстречу ему:
- Ждем, ждем, - рукопожатие. Взгляд на пьесу: Филипп имел при себе то, "правительственное" издание. - Вы думали, читка будет? Напрасно: все уже состоялось, вот по этим самым книжицам - знакомство, потрясение, восхищение… Только выслушаете, порядка ради, господ актеров. Главное - изящно преподнести им дебютантку, не правда ли? Так сказать, срежиссировать ее появление!
Филипп видел и чувствовал: толстяк озабочен, глаза его источают сладость с усилием - вопреки потаенной на дне их кислятине.
- Не пойдем в кабинет! Телефоны там… ну их. А тут и мягко, и тихо - прошу. Как раз напротив диванчика, на который они опустились, висел портрет Президента. Хозяин перехватил взгляд Филиппа.
- Пока не забыл: ее настоятельное желание - чтобы и труппа и публика знали ее под фамилией матери покойной - Беанчи. Не хочет подобострастия и фальши. Я подумал: что ж, если удастся такая конспирация и утечки не будет, - у нас, по крайней мере, есть шанс сохранить на плечах голову… в случае провала, конфуза… - кисло-кисло улыбнулся толстяк. - В общем, вы понимаете, что это игра с огнем? Но едва я так подумал, - принесли почту, и с ней свежий номерок нашего самого многотиражного…