- Давай, давай, - сказала актриса по имени Вера, которую мы видели прежде. - Сейчас первое слово - всегда таким, как ты.
- Каким это "таким"? - угрожающе склонился парень над ней.
- Таким! Не нашла пока точного определения…
- Ну ищи, иди… Так вот, насчет этой "Исповеди лгуньи". Вообще-то у нашего толстяка, у сеньора Кеглиуса, такой вид, будто все уже решено, и нас ни о чем не спрашивают. Зачем-то собрали, однако. Зачем? Поглядеть на живого сказочника? - парень глядел, однако, мимо Филиппа, старался как бы - мимо. - Похлопать ему? Можно! Литература хорошая. Может быть, даже "высокая литература"… как у нас любили выражаться еще не так давно. Тут вообще можно произнести кучу высоких и почтительных слов… которые говорятся на панихидах и погребениях!
- Так и знала, - вздохнула Вера.
- Для кого это ставить сейчас? Те, которые это оценят, может, и не полностью вымерли, но они попрятались, не видно их в нашем зале! Приходят другие… которым другого надо! Им разрядочка нужна… чтоб никто им черепок не вскрывал электродрелью и не клал туда лишнего! Сеньор сказочник все время носится с каким-то духом, с духовностью… а это неприятно… По крайней мере, для меня это все прокисло… и для многих из молодежи, для здоровой ее части - наверняка прокисло! Давно не были в театре, говорите? Так это чувствуется!
- С тобой все ясно… поняли тебя, садись, - сказала рыжая Джемма.
- Да, да, я - за варьете! - крикнул ей фехтовальщик. - Это лучше сейчас работает… прямее… веселее… свободнее, если на то пошло!
- Бездушье - да, оно ищет свободы, ты прав, малый, - сказала Джемма. - Чтоб уйти от себя… от образа человеческого…
- Ты о чем это?
- Я сочувствую: этой твоей "здоровой" молодежи трудно быть людьми… на четвереньки охота!
- Но-но-но! Осторожнее! Я говорил про ту молодежь в зале, которая на три четверти - в галстуках Легиона надежности! Так что не очень! - Маэстро! - обратился он к Филиппу с преувеличенной ядовитой почтительностью, - я, извините, пошел: "тайм из мани"! Успеха вам… только лучше, если бы подальше отсюда. Вот ваша пьеса, - он положил свой розовый экземпляр перед Филиппом и, погрозив Джемме пальцем, удалился.
Заросший актер процедил задумчиво:
- Да, сеньор Филипп… ну что вам стоило вставить по ходу действия два-три изнасилования? Причем, одно из них - на дыбе: даму пытают, и в это самое время - акт! Впрочем, нет: можно гораздо изысканней выразить пожелания этого герострата… И выйдет, что не он - животное, а вы - птица из "Красной книги".
- Он не птица, к несчастью… он - "кобра"; да, Филипп?
- Уже нет, - рассеянно отвечал он. - У меня амулет "собаки".
- Ух ты… Здорово! А за что? И, кстати сказать, кто это издал твою "Лгунью" так роскошно?… "Для служебного пользования"? И почему вдруг затевается спектакль? - этими вопросами сыпала Джемма.
- Да, тут тайна какая-то! - подхватила Вера. - На тебя ж было абсолютное "табу"! Расскажи нам…
Филипп знал ведь, что этого не избежать, но - готов не был.
- Это, друзья мои, легче сделать наедине с каждым, чем вот так, перед всеми… И потом, я - под впечатлением от первого отзыва… тем более, что он единственный пока!
- Сеньор Филипп!
Это поспешал сюда с одышкой, с улыбающимися, но каким-то размытым лицом, директор Кеглиус:
- Господа, обстоятельства несколько осложнились, сдвинулись, и прошу без обид: я должен забрать у вас нашего маэстро…
- Что за дела? - возроптали актеры. - Он еще ничего путного не услышал! - И вообще… во всех ваших "обстоятельствах" актеры - на последнем месте! Мы ж специально пришли…
- На сей раз, господа, вопрос не подлежит обсуждению. Разговор о пьесе - если он еще нужен, конечно, - переносится. Следите за доской объявлений.
Обиженные актеры расходились, фыркая или играя скулами.
Только двое на прощанье братским жестом тронули Филиппа за плечо. А между тем перед ним выросла изрядная стопка разноцветных пластиковых экземпляров: больше они не нужны были, их сдавали…
- В чем дело? - спросил Филипп.
- Ноги ватные, - пожаловался толстяк. Бисер пота покрывал его унылую добрую физиономию. - Люди худеют от нервотрепки, а я - разбухаю… А дело в том, что ваша супер-актриса приехала не в час, а только что… в 11.20. Зачем, почему - не могу знать. Но приехала - по вашу душу… к вам!
21.
У директорского кабинета стоял тот самый капрал Орландо, который вез Филиппа в президентский машине. Покровительственно улыбнувшись, он запустил Филиппа одного, а хозяина кабинета попридержал.
Инфанта сидела в кресле и курила. Она показалась ему еще более миниатюрной, чем накануне. И отчасти жалкой, несмотря на вызывающий наряд: сегодня она была одета как хиппи. Некоторые мелочи, правда, были не отсюда, настоящий хиппи их не надел бы никогда, идейно не надел бы: они были от дорогих ювелиров, но у этой девчонки сама эклектика была, возможно, чем-то вроде идеи…
- Сеньорита?
- Салют. Я раньше времени, потому что я - не играть… То есть, не репетировать. Я по другому делу. Посоветоваться. Я плакала - это очень заметно?
Это, и впрямь, было заметно. И личико ее было бледней и словно меньше, чем вчера.
- Пожалуй, да… Что же стряслось?
- Я пошла у вас на поводу!
- ?
- Да, да: я - у вас! Потому что вы так высочайше отзывались о нем! Об этом Рикардо Делано… А он такую сделал мерзость… Ему руки отрубить надо! Потому что это покушение на меня… настоящее бандитское покушение! - ярость коверкала ее личико, но и оживляла его лихорадочным румянцем.
- Позвольте… но когда ж это могло быть? Вы что, сегодня утром ему позировали?
- Зачем? - злобно хохотнула она. - Еще позавчера было все готово, оказывается! Испек! Если бы кроме меня кто-нибудь увидел это… я не знаю, что было бы! Его приволокли бы в наручниках! Чтоб он языком слизывал эту гадость свою!
- Господи!… Что ж там такое нарисовано? - Филипп крепко тер себе лоб, заставляя себя вообразить "покушение" кистью. - И где сейчас этот портрет? Вы оставили дома?
- Вот вы уже за него испугались - да? Не надо. Я же говорю: пошла у вас на поводу! Вспомнила эти слова ваши: "Каливерния будет им гордиться…" И никому не показала пока. Пока - ясно? Пока вы мне не объясните, зачем он это сделал… за что меня так…
- Где же портрет?!
- Подождите! А если не сможете объяснить (если даже вы не сможете - при таком к нему отношении), то пусть он пеняет на себя… ваш гений! А пока получается, что я его от самой себя спасаю!… Ради вас… ну и немножко ради Каливернии. Да и то - потому, что для меня это сперва головоломка все-таки, а оскорбление - уже потом…
Она смахнула на пол какие-то программки и бумажки Кеглиуса, чтобы раскрыть на столе громадную черную папку, которая до этой минуты стояла, прислоненная к ее креслу. Филипп увидел замечательно написанного пса Вергилия и фигурку Инфанты почти без лица: художник сдирал, счищал лицо мастихином, а сверх того еще и поставил на нем размашистый крест или, вернее, большую букву "Х". Края самого холста говорили о том, что его грубо и нервно вырезали ножом.
- Послушайте… Но это ни о чем не говорит! Автор недоволен своим черновиком - только и всего… Он ищет!
- Что?! - девочка расхаживала по кабинету, как ее пантера в клетке.
- Как - что? Сущность вашего характера… идею вашего лица! Со своей стороны,я подтверждаю, что это не так-то легко найти…
- Да?! А вы не туда смотрите! Здесь он, и вправду, еще искал… - из-под холста она вытащила другой: в папке было два, оказывается. - А здесь - нашел уже!