- Был, был. И вас тут, в этом Мельхиоровом зале, чествовали, помнится… Сам бывший вице-президент что-то такое прицеплял к вашему лацкану - верно? Ибо еще прежде, чем к политике, он прицепился к филологии, к старым романтикам, и слыл у вас тут большим ученым - так?
- У кого "у нас"? - спросил Филипп, напрягаясь: словеса этого коротышки были, конечно, если не силками, умело расставленными, то - щупальцами…
- Ну среди интеллектуалов, скажем так. Бьюсь об заклад, он вербовал в свою партию всех классиков, натравливал их против нас! А с кем это не выходило, тот - не классик! - Вич прыснул и заколыхался. - Что такое для политикана, для демагога великий поэт? Такая вот кукла! - резиновый гном пискнул в его руке. - Оч-чень, думаю, было желательно ему, чтобы и вы поточней определились в ваших сказочках? А? В том же смысле!
Филипп позволил себе выбраться из слишком мягкого кресла, стоя осматриваться, трогать игрушки и молчать - благо, трудные вопросы про покойного вице-президента можно было расценить как риторические, ответа пока не требующие. Но коротышка скоро поднажал…
- Вот тут прямо-таки видно, как он вас подзуживает! И как наш милый сказочник уже близок к грехопадению! Нет? Я рад был бы ошибиться…
Вич раскладывал большого формата фотографии на диванчике, на пуфиках. (…Факир балаганный! - когда и откуда он извлек их? Какого черта во всем такая готовность чувствуется?).
На каждом снимке были вице-президент и Филипп. Не везде только вдвоем, но и на групповых снимках обнаруживались непременно они оба.
- Половину этих фотографий я в первый раз вижу… - сказал Филипп, чувствуя, как влажнеет его лоб.
- Зато другую половину имеете с его дарственными надписями? - уточнил Вич.
Душно делалось от этих уточнений. Филипп что-то промычал.
- Напрасно он застрелился, честное слово, - произнес Вич укоризненно. - После нескольких лет исправительных работ мог бы вернуться к жизни, в той же филологии копошиться… - Разве мы запретили бы? Если бы, конечно, покаялся, признал ошибки… Или вы считаете, что он пал, как герой?
- Я? Нет… я никак не считаю, - Филипп еле вытолкнул эту жалкую фразу из своего удушья. - Только я оставил бы право за каждым сойти со сцены, когда роль или кончится, или опротивеет ему, или…
Тут раздался звонок очень мягкого тембра - звонил, похоже, стенд с игрушками. Да, телефонный аппарат, сам стилизованный под игрушку, стоял среди персонажей Диснея, арабских и японских сказок… Впечатляющее число этих дивных игрушек еще и умножали зеркала. Коротышка взял трубку.
- Здесь майор Вич, - сказал он.
4.
Звонили из бассейна. Звонила девочка. Было ей лет 14 на вид, и по фигурке нельзя было зачислить ее в "акселератки". Плескалась она нагишом; некого было ей стесняться, пугаться… Телефонный аппарат стоял перед ней на надувном матрасе. И вот что еще: появись тут кто-нибудь посторонний (вряд ли он смог бы, но предположим условно, теоретически: возник некто) - он не сразу, не вдруг открыл бы для себя, что средних размеров дельфин, который составлял компанию девочке, - не надувной, не из той коллекции, а самый что ни на есть живой.
- Ну и где же мой гость, майор Вич? - с вызовом спросила девочка, лежа на животе и шлепая по голубой воде ногами.
- Моя бесподобная хочет, чтобы я проводил его прямо в бассейн? - осведомился в трубке голос коротышки.
- С ума сошли? Он что - приехал уже? Почему же мне не сказали?! Где Кармела с моим платьем? А я вам скажу, где! Ваши молодчики ловят ее во всех закоулках и тискают! Из-за этого она, как последняя дурочка, все забывает! Да не преувеличиваю я! Преуменьшаю! В общем, срочно мне Кармелу, поняли?!
Она швырнула трубку. И бассейн огласился ее воплем, обращенным к дельфину:
- Дрим, он приехал! При-е-хал! Это уже один - ноль!
5.
Вич тем временем так аттестовал гостю эту русалочку:
- Очаровательное создание, уж поверьте. Не потому я так говорю, что она дочь главы государства, единственная и обожаемая. Нет, она сама по себе личность, вы увидите. И, представьте, имеет виды на вас…
У Филиппа поднялись брови, но майор Вич не объяснил, а, наоборот, отвлекся:
- Простите. - Набрал одну цифру на телефонном диске. - Капрал, вы? Найдите горничную Кармелу: сеньориту надлежит одеть, пусть поторопится.
- Имеет на меня виды? - переспросил Филипп, когда трубка вернулась на стенд.
- Да, вы удивитесь… возможно, захлопаете крыльями. Так вот, спокойнее. Отличительное свойство нашей любимицы - нетерпение, поэтому мой первый совет: терпимость, терпимость и еще раз терпимость. Ведите себя с ней просто, непринужденно, с юмором, а главное, бережно… заодно и себя побережете. Да, кстати: что с вашим последним детищем? Оно уже принято?
- С каким детищем?
- Ну с последней из ваших так называемых "сказок для взрослых"?
Филипп засмеялся:
- "Принято"? Куда? Кем? Кому она сейчас нужна? Я говорил уже: сейчас я вне игры. В репертуаре не осталось ни одного моего названия; подрабатываю я на почте - клею конверты…
- Да-да-да, что-то слышал. Бред! Кажется, пять пеньолей за тысячу конвертов? Считайте, что сон это был, плохой сон, вся эта пачкотня кончилась! Так что же со сказкой?
- Да ничего… Разве что товарищам, актерам я хотел прочесть ее… Это было всего неделю назад…
6.
…Неделю назад на служебном входе в театр… Здесь некая стремительная яркая брюнетка показала легионеру свой пропуск, не забыв улыбнуться: "Добрый день, сержант", - она прошла через турникет и задержалась у доски объявлений.
Тогда и появился Филипп. Шел он в театр в этом же вельветовом костюме. Раньше-то у него были еще два английских, один любимый твидовый… Проданы: на премьерах и в гостях теперь не надо щеголять, ни премьер, ни дружеских приемов не бывает, а есть надо каждый день… Итак, тот же костюм плюс берет и темные очки. В руке была папка.
- Вера, - окликнул он брюнетку. Та вгляделась и сдавленным голосом сказала:
- Филипп? Привет…
- Привет, привет. Но ты же видела меня там, снаружи… А сделала вид…
- Я не видела! Клянусь!
- Ладно, допустим. Слушай, зачем этот дурацкий турникет? Зачем ввели пропуск нового образца? Театр у вас тут или авиационный завод?
- Спроси что-нибудь полегче. А что ты хотел?
- Ну, для начала - оказаться внутри… поцеловать твою щечку… узнать, отчего у тебя бегают глаза… А как это сделать? Сержант - он педант, а у меня устаревший, оказывается, пропуск…
- Сержант, - сказала Вера, - это наш маэстро, наш автор, он руководил этим театром лет двенадцать…
- Одиннадцать, - поправил Филипп и дотронулся до плеча цербера. - Но этого хватит, не правда ли, чтобы всего лишь зайти к старым товарищам…
Легионер сказал скучающе:
- Не надо касаться меня. Я не пропущу.
- Вы - скала, да? Утес! - Филипп рассмеялся и сильно крутанул турникет. И тогда легионер пошел на него, вытесняя вон из проходной:
- Не сметь ничего крутить здесь… "Руководил" он театром! И поэтому я сейчас инструкции нарушу? Бляха с "коброй" для меня орденом сделается? А ну, пошел! Тогда какие только гниды не руководили…
Вот и все. Тогда его амулетом надежности была "кобра" - а он то и дело забывал о решающем значении амулетов этих… Мог забывать, ибо редко выходил на люди… Вот Вера смотрела на эту сценку не только не потрясенно, но всем видом своим говоря: "Глупый, по-другому же и быть не могло". И еще одно поразило: лицо легионера само по себе не было ни гориллообразным, ни ублюдочным - нет, такое лицо могло быть и у физика, и у кюре, и у врача…