- Топай к себе! - говорила ей внучка прямо в ухо. - А то мы тебе помешаем, ты - нам… давай-давай, ба!
Бабушка Изабелла не торопилась.
- К собаке твоей я уже стала привыкать… Но теперь еще эта кошка - она ужасная! Я не имею покоя, я все время прислушиваюсь…
- Ничего она тебе не сделает, держись подальше - и все. За Гуго, за Гуго держись… По сто раз в день друг друга теряете, - надоедает… Ну повеселей шагай, ба, ты ведь можешь…
Тут старуха и вовсе остановилась, чтобы похвалить Филиппа:
- Твой друг симпатичный. Мы возьмем его в нашу игру - Гуго, я и мальчик садовника… Как вы сказали? "Мак" и… что?
- "Мак" и "мед", сеньора.
- Да-да, спасибо, чудесно. Вы уже скоро закончите портрет внучки? - пожелала узнать бабушка Изабелла, дотронувшись до подрамника, обтянутого холстиной, - от любопытства посторонних, наверное.
- Ты путаешь все, сеньор не пишет портретов, это другой… Ну все, привет…Дальше Вергилий тебя проводит.
Дополнительной команды псу не понадобилось. Он пристроился к старухе, к темпу ее, и она опасливо опиралась на его могучую, отливающую мрамором спину.
А девочка приблизилась к Филиппу:
- Они с дедом уже в печенках у меня! В игру они вас возьмут!… Ну, здравствуйте. Я - Мария-Корнелия.
И подала ручку. Он догадался поднести ее к губам, поднес и - улыбнулся. Но у девочки было не просто серьезное - торжественное выражение глаз.
- Спасибо, что приехали.
- Не за что: меня привезли.
- Да? - она озадаченно сдвинула брови. - Но они прилично себя вели или…
- О! С японской учтивостью, - заверил Филипп.
- Слава богу. Потому что вообще-то они, конечно, невежи.
Не то усмешка, не то судорога исказила одну половину его лица.
…Память услужливо выдала - как на диапозитивах - кадры семимесячной давности: уводили Бруно… Вот они барабанят в дверь. Бруно не успел продеть в пуловер одну руку и будто машет левым крылом, когда бежит к черному ходу. Но там тоже они, в этих стальных галстуках, двое… Не то за попытку улизнуть, не то за какое-то слово, за фразу - они разбивают ему лицо: бьют лицом о подоконник. Туда пытается прорваться Лина, но ее запирают в ванной. И спасибо: если б она видела, то ребенок в ее чреве был бы убит, задушен ее нечеловеческим криком. Пуловер с летающим рукавом весь в крови. Еще секунда - и Филиппа вырвало бы прямо на пол; и все же он видел, он запомнил: на лицах этих людей из Легиона надежности никакой личной ярости не было. Один щелкнул пальцами, обращаясь к Филиппу: "Полотенце бы. Или простынку…" Так мог просить врач или санитар, но попросил этот - профессионал противоположного цеха! Думал он, конечно, о том, чтобы не замарать чехлы в машине. А разве не мог на его месте быть тот, кто угощал Филиппа холодной апельсиновой по дороге сюда, в лимузине из гаража президента?
- Почему вы стоите? - уже не в первый, видимо, раз спросила девочка, похожая на махаона.
- Благодарю, - он сел. Между ним и ею оказался столик с питьем и сладостями, названия коих лишь смутно припоминались Филиппу…
- Я буду манго, а вы? Хотите "Лакрима Кристи"?
- "Слезу Христа"? - недоверчиво и почти испуганно перевел он эту винную латынь. В прежней жизни, на одном банкете после премьеры его усиленно соблазняли такой бутылкой; он устоял тогда, и вот опять…
- Нет, не надо.
- Да вкусно очень! - рассмеялась она. - Обязательно попробуете! Но потом, когда мы уже… - последовала запинка и гримаска, означавшие поиск слова, - когда мы уже поладим. Если такое пить сразу, то это уже отчасти поддавки.
- Заинтригован, - сказал Филипп.
- А я так и хочу! Как вы думаете, могли мы встречаться раньше?
- Едва ли… Не представляю. Где же?
- Вам кажется, - у нас ничего общего? А вот было! И еще больше будет! - она отхлебывала из бокала и в упор его разглядывала, возбужденно довольная тем, что он сбит с толку, и тем, что у нее полно сюрпризов для него!
10.
Как ни странно, мы не пропустим почти ничего из беседы этих двоих, если временно оставим их и последуем за новым персонажем.
Он упоминался уже: это старый Гуго, отец Главы государства, супруг бабушки Изабеллы; выглядел он моложе и резвее ее, а маразм, иногда его настигавший, большого доверия не заслуживал, это скорее уловка была тактическая, чем недуг. Вот только нервы у старика развинтились вконец! Больные нервы. Гуго искал свою благоверную в этом большом, хитро спланированном помещении и наткнулся на дверь, в которую ему было нельзя: на ней стояла буква Z, означавшая категорическое табу, - внушения на этот счет не уставали повторяться. Тем интереснее было!
Старичок поозирался на месте, пробормотал:
- Не застрелят! А если застрелят - тоже неплохо… - и вошел. Сразу за дверцей начиналась металлическая лестница, крутизна ее пугала больше, чем буква Z. А все же он стал карабкаться и достиг коридора, где чуть ли не с каждой двери стала кидаться в глаза глупая буква, причем все увеличиваясь в размерах и сопровождаясь восклицательным знаком: Z!
- Вконец запугали! Весь трясусь! - глумливо и одышливо приговаривал старый Гуго.
В конце коридора он услышал голос своей внучки!
То была радиорубка, и там шла запись того разговора, что "Инфанта" вела со своим гостем. Технически безукоризненная запись, к слову сказать.
Старик медленно осваивался со своим странным открытием: за приоткрытой дверью, за неизменной "зет", не было никаких внучек, а был пульт с лампочками и кнопками; за пультом же просматривался молодой длиннолицый человек в штатской униформе Легиона - звукооператор, надо полагать. Душно было ему, вот он и приоткрыл дверь. А сам, взгромоздив ноги на трансформатор, расслабив "стальной" галстук, дремал. Или, напротив, слишком был погружен в тот диалог, что вбирала в себя большая бобина для каких-то начальственных нужд…
ГОЛОС ФИЛИППА: Я с вами танцевал?! Помилуйте…
ГОЛОС МАРИИ-КОРНЕЛИИ: Не помилую! Ну правда, тогда вам трудно было меня отличить, нас много было… Ну где это могло с вами быть - чтоб вокруг полным-полно молоденьких поклонниц?
ГОЛОС ФИЛИППА: Погодите… Нет, не припоминаю… Танцы, поклонницы… Для меня это вообще нечто из другой жизни.
ГОЛОС МАРИИ-КОРНЕЛИИ: Это почему же? Такой вы древний? Я звала к себе Филиппа Ривьера, он еще год назад был интересный, бодрый мужчина… А мне, наверно, пригласили старикашку Мольера - да? По ошибке? Или этого… (Заливистый ее смех) Еврипида?!
…Нет, а правда, вы поседели за один год, поскучнели как-то. И даже побрились плохо - фу! Хорошо еще, что глаза у вас не линяют, а вроде бы, наоборот, куда-то углубляются, углубляются…
Длиннолицый оператор, часто моргая, осознал присутствие в рубке постороннего старика, когда тот уже нашел, на что сесть, и отдыхал, и воспользовался фруктовой жвачкой, валявшейся тут же.
Первым делом парень убрал наружный выход звука, - теперь голоса доносились в пять раз тише, в наушниках, которые болтались у него на уровне ключиц.
- Вы кто, сеньор? Вы зачем?…
- Спокойно, я свой, я тут живу.
- Новое дело! Здесь, знаете, и птичницы живут, и повара, и сантехники! В зону "зет" никто из них не имеет доступа!
- Я, молодой человек, не сантехник и не птичница. Перед вами родной отец вашего вождя… - парень сразу вытянулся. - Да, да, президента Тианоса папа. Пора бы знать… или вы здесь недавно?