— В самом деле? — кокетливо изумилась девушка. — Как это на меня похоже! Терпеть не могу обязательных дел.
— Лукавишь, Марианна. Ты, конечно, художественная натура, но раз отличница-медалистка, значит, вполне от мира сего. А скажи-ка поделись, куда собираешься поступать? Если не секрет? В Академию живописи или в Строгановку?
— Вовсе нет. Я иду в Академию текстиля. Хочу работать с современными тканями, одеждой, прикладной художественностью. У меня все получится, все-все!
— Умница. Ты всегда была практичной мечтательницей, как ни удивительно такое сочетание, — согласилась учительница, любуясь девушкой.
Марианна и в самом деле была хороша в воздушном розовом платье с пышными сборками на талии, с красными пионами в пушистых косах. Все девушки были красивы в этот вечер в бальных нарядах, но косы сохранили немногие.
— А про меня что-нибудь вспомните, — попросил кто-то из выпускников.
— И про меня, про меня, — зашумели все разом.
Учительница улыбнулась.
— Ох, как давно это было, еще в той школе! Вот про Оленьку могу сказать, что она, еще совсем маленькая кроха, приходила в класс самая первая и чисто-начисто вытирала тряпочкой свой стол. Тихая, серьезная была девчушка, трудолюбивая, как пчелка.
— Она и сейчас такая же.
Все оглянулись на светловолосую девушку с веснушками. Та отступила на шаг назад.
— А как я в шкаф забрался и завыл среди урока, помните? — пробасил высокий юноша, местный хакер и сердцеед.
— Вот тебе за это, Сашок, — учительница дотянулась до его головы и легонько дернула за вихор.
Марианна выбралась из тесноты. Неподалеку сгрудилась другая компания, вокруг учительницы по литературе, там было шумнее и веселее. Двигая плечами, она протиснулась между двух молодых людей. Те расступились.
— О, Марианна, легка на помине, — засмеялись в кругу, — только что о тебе вспоминали. Как ты догадалась?
— Не скажу! — загадочно пропела девушка. — Вспоминайте меня почаще, особенно в июле во время экзаменов. Разрешаю ругать всякими словами, не стесняйтесь.
— Мы рассуждали о мечтах, которые сбываются, — пояснила Любовь Андреевна. — Помнишь свое сочинение: «Я мечтаю о необыкновенном человеке и необыкновенной любви. Я верю в судьбу и ее драгоценные дары. Я верю тебе, жизнь!»
— Это не сочинение, — заметил кто-то. — Это заявление.
— Если ты не возражаешь, я даже выписала кое-что на бумажку, — продолжала классная руководительница, — и зачитываю новым старшеклассникам. Звучит, как напутствие. Помнишь, Марианна?
— Прекрасно помню, до последнего слова, — воскликнула девушка. — Вот увидите, все так и будет Я все смогу…
— Не сглазь, — остерегли ее. — Разве можно об этом вслух?
— Можно! Смелость города берет, — отмахнулась Марианна, но тут же отошла прочь.
«И зачем я так раскрываюсь? Робкие пингвины, разве они поймут, как можно летать?» — подумала она с досадой и, скользя по паркету, как по блестящему накату, перебежала через весь зал к сцене, возле которой возились со стереосистемой умные мальчики. Здесь же находился и Пал Палыч, маленький и плешивенький учитель математики, окруженный одними юношами. Остатки его волос стояли на темени, словно прозрачный нимб. По обыкновению, Пал Палыч был заметно пьян. Даже на уроки он приходил, бывало, сильно «подогретым», но это ничему не мешало. Его занятия были самыми живыми в школе, его олимпиады, загадки-считалки, сказки про пузатые лимоны-миллионы, стихи, приключения чисел — недаром половина выпускников собиралась поступать в технические вузы!
Сейчас Пал Палыч был нежен и добр.
— Вы, ребята, главное, не отчаивайтесь, если не получается с математикой. Не зачеркивайте себя. Бог с ними, с уравнениями, не в них счастье. Слышишь, Дима? — качнувшись, он оперся рукой на плечо рослого, остриженного по-солдатски парня с могучей тренированной фигурой.
— А я при чем? Полный улет! — невозмутимо отозвался тот. — Мне вообще все до фени. Мне послезавтра в армию, в Чечню на полтора года. Приходите на проводы, Пал Палыч.
— Да-да, — отвечая на собственные мысли, покивал учитель. — Главное в жизни — это сама жизнь, ее вершение, осуществление, а не формулы и числа. Никому не верьте, что это иначе. Жизнь шире любой науки, нельзя жертвовать жизнью ни для чего… ни для чего.
— А в чем смысл жизни, Пал Палыч? — шутливо спросил кто-то, прикрывая усмешкой юношескую страстность этих слов.
— Ах… — вздохнул учитель. — Странно сказать — ни в чем. Ни в чем, друзья мои. Да-да. Жизнь вмещает в себя все смыслы, она неизмеримо сложнее и огромнее любого из них. Разве вот математика… — старик подумал, поморгал и безнадежно помотал головой. — Нет, и математика тоже. Живите, милые, вдумывайтесь, осознавайте. Да-да.