«Любимый! — написала она впервые в жизни. — Я не знаю, зачем пишу это письмо. Наверное, потому, что люблю тебя. Люблю, как глупая маленькая девчонка. Я готова сесть на ступеньки и ждать, ждать. Ответь мне, позвони. Марианна.»
На другой день, замирая от страха, она крадучись оставила письмо старушке у входа. Для Нестора. Наспех, накривь, дело было сделано.
«Вот сейчас ему отдали письмо. Он удивился и сразу посмотрел в конец: от кого? А, понятно», — мучилась Марианна. — «Как глупая маленькая девчонка», — прочитал он: Да уж… Ужас, ужас. Зачем я это сделала? Как теперь быть? Могу ли не пойти никогда? А если приду, он подумает «Вот пришла…»
С такими мыслями она ехала в электричке на дачу к Инге. Народу было немного. За окном сменяли друг друга увядшие поля, серые, теряющие последнюю листву подмосковные леса. Мелкий, едва заметный снег, похожий на дождь, оседал на вагонные стекла и таял, стекая косыми дорожками. Мелькали строения, поселки, и вновь поля, леса. Под дробный стук колес она передумала все, что можно, мысли вились по кругу, вокруг одного и того же, как бежала домой к телефону: «Телефон, ты звонил?», как ждала письма — а вдруг? И снова, и снова…
Наконец, Опольная. Марианна вышла на платформу. В воздухе пахло смолой и мокрой щепой, мелкая изморось приятно холодила лицо. Поселок казался пустым. Дом Инги был виден издалека, он выделялся резными наличниками, деревянной резьбой под крышей, раскрашенными ставнями. Округлый мезонин вызывал образ «девичьей светелки». На всех окнах белели дневные кружевные занавесочки-задергушки и цветастые плотные шторы для вечерней поры. Под стать домику было и крылечко с колокольчиком, мелодично звякнувшим от руки, и лай хорошего дворняги возле собачьей конуры.
Инга встретила с радушностью доброй хозяйки. Она была не одна, с ней был ее дедушка, щупленький седенький старичок с кудрявой белой бородой, постоянный обитатель зимней дачи. Здесь же сидела кошка. Пахло травами. На Инге была старая джинсовая куртка и брюки с заплатками на коленях. Ни косметики, ни прически. Это бы и хорошо, но по первому, тут же забытому, впечатлению Марианне показалось, что отсутствие туши и теней невольно приоткрывает некий иной облик, искусно скрываемый под макияжем.
— Как доехала? Долго искала? — Инга подала ей тапочки. — Денек на дворе скверный, и дождь, и снег…
— Зато у вас тепло и хорошо пахнет, — Марианна прижалась к беленой печке.
— Чайку с дороги?
— С удовольствием. У меня с собой как раз вкусное к столу.
После чая принялись за дело. Пучки сушеных трав, коренья, запасы коры, бересты висели по стенам, лежали в коробках на виду, зато в темных стеклянных сосудах, убранных за створки и дверцы шкафов и столов в кладовке лежали едкие вещества для протравы: медный и железный купорос, квасцы, калийные соли. Инга принялась с осторожностью раскладывать все по баночкам и горшочкам, заливать водой, ставить на плиту. Белая тонкая пряжа пушистой горой светлела на топчане. Ее стала разматывать на пряди Марианна, метра по полтора для каждого оттенка. Одновременно записывала все подробности в рабочую тетрадь. Работа была женская, приятная, под шуточки и разговорчики.
Дедуля чистил картошку, управлялся с мясом для котлет, заранее нахваливая свою стряпню. Он оказался не простым старичком, а знатным армейским кашеваром, еще на Халхин-Голе кормил солдатушек зайчатиной да медвежатиной. Часа через три кипячения растворы вынесли для охлаждения и настаивания в сенцы, а плиту занял старый гвардеец.
— Шшш, — зашипели котлеты.
Через час пообедали. Что за борщ, за котлеты с подливкой, что за кисель — отменно! А как смотрится на столе! Во всем сказывалась родовая потомственная мастеровитость.
— Такому угощению любой ресторан позавидует, — похвалила Марианна. — Как вам удалось? Вроде ничего особенного и не клали, я подсматривала, и вдруг такой вкус, пышность, сочность! Научите, Елизарий Максимович!
— Кушай на здоровье, дочка, оценила, спасибо на добром слове. Мясо не каждому дается, оно, понятно, мужскую руку уважает. Я в молодости на полк солдат стряпал. У-у, какие едоки были! Сами генералы за солдатскими обедами присылали! Вызывает раз генерал Блюхер, так, мол, и так, жду в гости генерала Георгия Жукова, удиви, Елизарий, чем сможешь. Ну, чем, думаю? Ладно, прибыли генералы, смотр войскам сделали, за стол идут. А перед ними серна дикая лежит, как живая, рожки-копытца посеребренные, рисом-ягодой начиненная, в шкурку собственную забранная, не отличишь. Доволен остался Василий Васильевич, отпуск дал, понятное дело.