Я могу быть грубым, несдержанным. Но ты должна понять, что моя злость, вспыльчивость — не от эгоизма. Скорее наоборот — все они из-за того, что ты много значишь для меня. Я люблю тебя, и это всегда останется моей финальной мотивацией. Я всегда буду рядом, я всегда помогу в трудную минуту. Несмотря на все, что ты говоришь, на то, в чем сама себя убеждаешь. Наша дочь и ты — вы навсегда останетесь для меня центром вселенной.
Эти слова молнией прожгли мозг. Были только они — ни звука, ни образа, ни даже намека на иное воспоминание. Но Патрик был уверен, что это его слова. Он не знал, кому их сказал и при каких обстоятельствах, не знал, что за этим последовало. Но точно знал, что это его слова.
Дайнин выходит один на один, несется как метеор, намного обставив защиту "Варлокс". Как они проспали эту передачу? Китобой проходит в зону Монреаля, несется прямо на Руа, без прикрас и изысков — и Патрик чувствует, что парализован. Драгоценные секунд утекают одна за другой, а он все так же неподвижен, бессильно ожидая атаки форварда.
Шайба входит в ворота прежде чем Патрик успевает дернуться к ней. Кажется, только вой сирены сбивает с него оцепенение. Четыре-один. Трибуны молчат.
Усталый арбитр выпустил изо рта тонкую струйку дыма. Сигарету он почти докурил и теперь придерживал ее кончиками пальцев, чтобы не обжечься. Вид у него был такой, будто он не спал уже несколько суток подряд. И все это время пил.
— Вы уверенны, что именно эта женщина напала на мистера Нилана? — голос у него хриплый, невыразительный. Кажется, что собственный язык плохо слушается его
— Нет, — качает головой Патрик. — Я не видел, как она нападала. Я только видел в ее руке тонкую металлическую трубку.
— Вы думаете, она смогла бы через эту трубку выпустить иглу, которая попала в шею мистера Нилана? Я имею в виду, смогла бы она метнуть иглу на такое расстояние? Сколько, говорите, между вами было?
— Метров пять.
— Простите? — арбитр недовольно поморщился, словно от надоедливой зубной боли.
— Около пятнадцати футов.
— Пятнадцати футов… Немало… А какого размера была трубка?
Патрик задумался. Пропитанная табачным дымом, засыпанная бумажным хламом комната в конторе законников не давала сосредоточиться. Все время хотелось стряхнуть пыль с брюк, убрать ногу с чьего-то полузасохшего плевка на полу, прокашляться и попросить открыть окно.
— Как дамский мундштук. Дюймов пять-семь.
— Дюймов пять-семь… — без всякого выражения повторил арбитр. Он взял карандаш, старательно послюнявил кончик и что-то записал в тетради с желтоватыми страницами и потрепанными, засаленными краями. — А может это и был мундштук? Вы хорошо его разглядели?
— Нет.
— Почему вы тогда решили, что эта женщина причастна к нападению?
Патрик почувствовал нетерпение. Все это он уже рассказывал. Его слова записали, потом уточнили кое-что и снова записали. Два часа назад. Час назад.
— Я видел эту женщину раньше. Она была среди зачинщиков фанатского бунта в Детройте. Тогда фанаты напали на раздевалку "Варлокс".
— И она тоже? — прищурившись, спросил фрбитр. Его жухлое, сморщенное лицо при этом словно сжалось, заметно уменьшившись в размерах.
— Нет, она не нападала.
— Почему вы тогда называете ее среди зачинщиков?
— Перед нападением она стояла рядом с ними. Мне кажется, она даже давала им указания.
— Где вы были в тот момент?
— В какой? — переспросил Патрик. Арбитр отвел глаза и улыбнулся — словно приглашал кого-то невидимого посмеяться над тугоумием хоккеиста.
— В момент, когда она давала указания.
— На льду, конечно. В воротах.
Арбитр резко хлопнул ладонью по столу, издав при этом странный хрипящий звук, больше всего похожий на карканье. Причем ворон Стоуна каркал куда более по-человечески. Достав еще одну сигарету, блюститель порядка зажег спичку о собственную столешницу. Судя по коротким темным полоскам на ней, он так делал постоянно.
— Разве на льду вы не должны следить за игрой?
— Должен, — кивнул Руа. — Но это был конец матча, счет был разгромным, а "Когуарс" даже не пытались атаковать. Просто не было за чем следить.
— И вы от скуки разглядывали трибуны? Не рассказывайте об этом журналистам. Фанаты не поймут, если узнают.
— Фанаты знают, — пожал плечами Патрик. — Они же видели игру. И другие похожие.
Арбитр замолчал, несколько раз глубоко затянувшись, потом снова взялся за карандаш и склонился над тетрадью.
— Что мы имеем, — начал он не выпуская сигареты изо рта. Пепел упал прямо на страницу и он ладонью смахнул его на пол. — Подозреваемая — молодая женщина с татуировкой на левой половине лица, возможно магической. Волосы темные, убраны в прическу. Предположительно, гражданка США. Предположительно, причастна к организации бунта в Детройте в феврале…
— Восьмого февраля, — уточнил Руа. Арбитр что-то глухо прохрипел и сделал пометку в записях.
— Это все? — спросил он, поднимая взгляд на хоккеиста. — Какие-нибудь детали внешности, особые приметы? Может она была не одна?
— Не знаю, — покачал головой Патрик. — Я видел ее всего пару секунд. И я уже все это рассказывал.
— Рассказывал, — кивнул арбитр. — Сразу после нападения, охрана закрыла выходы с трибун и выпускала людей только после обыска и проверки документов. Знаете, что интересно? Что среди них не было ни одного американца. Даже ни одного жителя соседних провинций. Только квебекцы.
Объяснение казалось абсурдным.
— А трибуна для фанатов "Гуралс"? Там были американцы.
— Перекрыты были выходы с трибун, примыкающих к месту нападения. Или вы думали, что мы проверили все пять тысяч зрителей? На это ушла бы неделя, мистер Руа.
— Значит, она могла просто перейти на другую трибуну и спокойно выйти из Форума, так?
Такое утверждение арбитру не понравилось. Он снова поморщился, затянулся поглубже и раздавил окурок в переполненной пепельнице.
— Хотите совет, мистер Руа? Не лезьте не в свое дело. Вы хоккеист? Вот и играйте в хоккей. А мы будем ловить преступников. Не беспокойтесь, мы в этом неплохо разбираемся. До свиданья.
У выхода из офиса, на противоположной стороне улицы стоял серый атоммобиль. Когда Патрик спустился по массивным серым ступеням и повернул на тротуар, машина ожила и осторожно развернувшись, встала у обочины чуть впереди него. Когда Руа поравнялся с ней, в открытом окне появилось бородатое лицо Деккера.
— Здорово, приятель! Садись, подброшу.
Патрик открыл дверь и уселся рядом с водителем. Кресло было жестким, с торчащими пружинами и подранной обивкой. Приборная панель рассохлась и потрескалась, по лобовому стеклу разбегалась паутина трещин. Привинченная к торпедо кукла — шаман, обвешанный мелкими птичьими костями — как и полагается, с сухим стуком болтался во все стороны на каждом ухабе.
— Что вам надо? — поинтересовался Патрик. С момента их знакомства в больнице они с Деккером больше не встречались.
— Ну, ты ведь в курсе, что отравленная иголка, которую поймал твой приятель, предназначалась тебе?
— Догадывался, — спокойно ответил Руа глядя прямо перед собой, на темную дорогу, надрезанную желтоватым светом фар. — Что вам надо?
— Тебя хотят убить. В этот раз именно убить — а значит ситуация изменилась. Быстрее, чем я ожидал.
— Что значит "изменилась"?
— Значит, что теперь мертвый ты им полезнее, чем живой. Может быть, они узнали, где ты прячешь свою Джен.
Патрик почувствовал холод, огромным червем зашевелившийся в груди. Дженни звонила ему перед матчем. Она говорила и с Крисом, и с Амели, чтобы узнать его номер. Мог кто-то прослушать и отследить звонок?