– От передних. Моих.
– А зачем?! – ишь, как навострились хором орать.
Не говорить же им всю правду?!
– Перепутал в темноте. Думал – орех.
С Драуном чуть родимчик не случился. Он хихикал, смеялся, ржал в голос, давился смехом, пытался сделать серьёзную морду и опять катался по земле. Второй двурв немного похихикал – но и только. Постояли мы, посмотрели на это буйство…. Потом Гролин сходил к небольшому пруду (похоже, из него скот поили на выпасе), принёс котел с водой и, спокойно и невозмутимо, надел его на голову Драуну. Говорливый двурв сплюнул головастика и сказал:
– Всё, прошло, спокойно только…
– А что про остальные десять жемчужин скажете?
– А что там говорить – нормальный жемчуг, для речного довольно крупный. За обычную цену можно отдать любому ювелиру.
Вот спасибо! Полезной информации – ноль, не считая того, что 'дефектная' и чуть было не выброшенная бывшая конфета оказалась дороже всех остальных, и как бы не вместе взятых.
Что ж, пока жизнерадостный наш переодевается – визуальный осмотр деревни. Из озорства приставив к глазам руки, будто бы в них был бинокль, я обшарил своим 'встроенным оптическим прицелом' ближайшую окраину. Вроде бы всё нормально, только в ближней к лесу избе пара окон выбита, и сарай выглядит каким-то подкопченным. Ну да мало ли – перепил хозяин после бани. Дымки от печей поднимаются, птица домашняя шумит, дети кричат – играют.
Эх, будь моя воля – месяц бы точно ещё из лесу не вылез. Осмотрел бы все, разузнал, свои возможности изучил. Кого-нибудь из охотников встретил, допро… эээ… побеседовал дружески, в смысле, а уж потом и к жилью.
Ну, пошли в люди.
* * *
Узнав, что я хотел продать им жемчужинку, чтобы оплатить постой, поскольку денег наличных не имею, двурвы обиделись. Пока Гролин, нахмурившись, молча сопел носом, Драун озвучил их позицию:
– Зачем обижаешь? Ты нас три дня с лишком и кормил, и поил. Да ещё и из лесу вывел! Теперь – наша очередь…. А будешь спорить – обидимся, и крепко.
– Эх, не люблю я такого – долгами мериться! Сегодня я вам помог, завтра – вы мне, а считать и мерить, кто кому сколько должен – не люблю.
– Так и мы о том же! Ты нас кормил – мы тебя, все нормально.
– Будь по-вашему…
Не стал спорить, хоть не столько для прокорма деньги нужны были. Хотел прикупить себе кое-что в дорогу, включая котелок, с местным кузнецом договориться, чтобы наконечников железных наковал, ну и мало ли, что ещё – в зависимости от размеров деревни. Может, тут всего дворов двадцать, а я губу раскатал – и кормёжка, и ночлег, и лавка, и кузня…
Так, за разговорами и размышлениями, дошли до деревни. Почти сразу появились и зеваки – вначале детишки зыркали из-за заборов, потом, осмелев, стали проноситься мимо нас по улице. Если вы представили себе забор в виде калиброванного штакетника, прибитого гвоздями к жердям, то зря. Или редкого плетения плетень (почти тавтология, да вот как ещё скажешь?), или просто – крестовины из кольев, на них, горизонтально, ещё один кол лежит. А то и просто – ветки узкой полосой и высотой по пояс навалены – хворост сушится. Заборы не для красоты, и не от всякого вора: скотина в огород не забредёт – ну и ладно. Разумеется, крапива, малинник и всякие кусты, преимущественно – колючие, составляли изрядную долю этой ограды.
Затем показались и взрослые. Причём моя персона вызывала гораздо больше интереса, чем оба двурва. Интересно, что это они? С другой стороны, если вспомнить Шиллера…
Сей пиит весьма сокрушался в виршах своих и письмах прозаических, знакомым отправляемых, что очень утомило его внимание толпы. И особенно оскорбительным ему было то, что вызвано сие было не его литературными талантами, а банально и вульгарно – ростом. Люди оглядывались, мальчишки следом с криками бежали. А было в Шиллере ни много ни мало, а цельных сто семьдесят шесть сантиметров. Да, официальный средний рост на сегодня, а двести лет назад, как видим, хватало для привлечения зевак. Мои сто девяносто, да в мире, пока похожем на средневековый (холодное оружие, одежда и прочее) явно должны выбиваться из массы.
Кстати, о Шиллере. Казалось бы – прошло всего двести лет, персонаж известный, а поди ж ты. В одной биографии Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер описывается как выходец из низов бюргерства, отец – полковой лекарь, мать – дочь пекаря. В другом источнике отец уже хирург, мать – 'набожная женщина'. В третьей биографии вообще, обзывают фон Шиллером, мать выводят из семьи священника, отца называют хирургом и доктором медицины. В общем, врут историки, 'как свидетели' – по выражению одного известного сыщика.