– Здравствуй, одноглазый, – уселся Калита рядом с побратимом, зная что тот не любит, когда ему загораживают зал.
– Давно не виделись, – как всегда приветливо буркнул тот. – Чего приперся, старый пес? Убить кого надо?.. А сам, что, уже сабли в дрожащей ручонке удержать не можешь?
– Не, братка, тут дела поважнее обмозговать надобно, – не поддержал обычной перебранки есаул. И Кривица сразу насторожился. Обычно, после того, как его побратим начинал говорить таким голосом, им приходилось убегать из насиженных мест. А за последние месяцы одноглазый уж больно привык к хлебному месту, да ласковой хозяйке. И совершенно не хотел менять ее мягкую постель и щедрый стол, на черствый калач и седло под головой.
– Не надоело тебе, старый дурень, по свету скитаться? Глупые люди прозвище давали… Ну, какая из тебя Калита, коли ты, гроша ломаного в руках удержать не умеешь. Только-только у барона пригрелся и опять за старое?
– Не гуди, братка. О нашем господине и пекусь.
– Тогда, да… Если для Владивоя, тогда извини… Говори, что делать надо.
– Для начала, хорошо б горло промочить… – намекнул на привилегированное положение побратима, Калита. Мол, я и сам могу служанку окликнуть, но ведь тебе поднесут и быстрее, и – из личных запасов хозяйки.
Кривица не стал мудрить и подал условленный знак.
Но Ядринка и сама уже спешила к ихнему столику. Половину жизни проведя в трактире, помогая мужу вести хозяйство, молодая женщина научилась хорошо разбираться в мимике мужчин. А то ведь, ближе к ночи, их речь не всегда понятна даже им самим. Да и побратим ее одноглазого стража, захаживал сюда не так часто. 'Жареная Гусыня' предназначалась для горожан победнее, а Калита – есаул. Считай, правая рука барона! От чего ж дальновидной женщине не потрафить милому дружку, заполучив заодно покровителя и в самом замке? Поэтому, вскоре на столе перед побратимами появился жбан запотевшего пива и нарубанная большими ломтями тарань. Выждав минутку и поняв, что мужчинам пока больше ничего не надо, Ядринка чуть покачивая бедрами, неспешно удалилась.
– Хороша, – одобрил Калита. – Умеешь ты, братка, обустраиваться…
– Поговорку о ласковом теляти знаешь?
– Не знаю, что ты там сосешь, – хохотнул Калита, – но на теленка, уж поверь на слово, никак не похож. Тот еще волчара…
– Или пей, или говори чего надо, или – проваливай! Не хватало еще нам с тобой начать бабу делить, – проворчал Кривица.
– Да ты что, братка, окстись! – возмутился есаул. – И в мыслях не было!.. Любка побратима неприкасаема! Тут на мне греха нет! Поклялся бы, да – нечем. А дело у меня такое… Надо помочь Владивою, остаться бароном в Дуброве и после смерти баронессы.
Кривица только крякнул и непроизвольно прикоснулся к пустой глазнице.
– Отчего, не Ханом Кара-Кермена? Нам ведь это раз плюнуть, нет? Калита, твоя задумка мне не кажется забавной. Дознаватели хранителей, не добрее харцызких! – одноглазый воин жадно отпил из кружки. Вытер усы, и продолжил чуть спокойнее. – Ох, братишка, опять ты за старое… Вспомни, как нам пришлось драпать в Степь из Турина? А все потому, что тебе пришла в голову отличная мысль: наняться в охрану к столичному купцу, пустившего по миру твоих родителей? И больше года заставлял меня верой и правдой служить этому жирному борову, выжидая своего часа.
– Так ведь по-моему все вышло! – оживился, вспоминая былое, есаул, возбужденно покусывая кончики длинных вислых усов. – Глупец проникся к нам таким доверием, что отправился на ярмарку закупать товары, не взяв с собой, кроме нас, ни одного охранника! Еще и дочку с собой прихватил. Мол, засиделась в девках, пора и себя показать, и как другие живут – поглядеть.
– Вот и следовало, в тихую, перерезать ему глотку. Но, тебе непременно надо было сперва позабавиться с Мартой. Коль так уж зудело, то и увез бы девку с собой. А потом – хоть сам пользуйся, хоть лесным братьям продай…
– Да она сама, была не прочь… – ухмыльнулся есаул. – Прав был купец, засиделась в девках.
– И поэтому ты расстелил ее на глазах у отца.
– Для настоящей мести, унижение врага важнее его смерти.
– Вот и доунижался, пока на ее визг, не нагрянул отряд королевских стражников. Хорошо – ноги унести успели. А кровник твой наверняка по сей день жив…
– Ну и пусть себе, – хмыкнул Калита. – Вопли дочурки ему долго будут сниться. А если Марта еще и забрюхатела…
– Ну, хорошо, – кивнул Кривица. – Каждый сам обирает, какая месть слаще. Но Хромого ты зачем добил?
– Он давно затаил на меня зло и только ждал удобной минуты, чтоб ударить в спину.
– Так и надо было ловчее саблей орудовать, коль уж выпал такой случай, – отмел подобное объяснение одноглазый. – Но осквернять сознательным убийством Рощу Смирения, даже для меня чересчур… До сих пор не верю, что сумели из Кара-Кермена живыми уйти. И что степняки в покое нас оставили, тоже не верю. Каждую минуту чувствую пустой глазницей, влетающую в нее стрелу.
– Можешь спать спокойно, – отвел взгляд Калита. – Кара-Кермен нас не простил, но карать не станет.
– Ну-ка?! – вскинулся Кривица. – Ты знаешь что-то мне неведомое?
– Сразу, как только Владивой приютил нас в замке, Хан присылал ассасина по наши души. К счастью, я тогда у твоей постели сидел. Лекарь велел, чтоб зараза в мозг не пошла, непрерывно рану обмывать. А ты в горячке метался. Одним словом – мне удалось отбиться я, и напавшего ранить.
– Ассасина? Силен, братка… Коль не врешь.
– Чтоб мне лика Громовержца Перуна не узреть, – побожился есаул.
– А дальше?
– Отпустил я его. И попросил передать Хану, что сожалею о случившемся. Мол, помутнение нашло. И прошу общество принять жизнь ассасина, взамен загубленной.
– И ты, паскуда, молчал столько времени? – сжал пудовые кулаки одноглазый.
– Не хотел зря обнадеживать. Сам ведь знаешь: у харцызов, месть отступникам – дело священное. Ну и хватит прошлое ворошить. Я не за тем сюда пришел… И не веди себя, как баба! – чуть прикрикнул на побратима есаул. – Это не моя затея, а приказ барона!
– Что ж, – обреченно вздохнул Кривица. – Будем надеяться, что у барона ума чуть побольше, нежели у простого харцыза. Говори, я слушаю…
– Барон хочет, чтобы мы с тобой устроили так, чтоб баронесса умерла еще этой ночью, а баронета – исчезла из замка.
– Вот теперь я понял, что ты на старости окончательно сдурел. Молодым в таких случаях советуют жениться, ну а за тобой – разве что костлявая с косой заявиться. И я не хочу, чтоб она и меня с собой прихватила. Знаешь, братка, что-то мне мягкие перины становятся все больше посердцу… Шел бы ты отсюда.
– Я-то пойду, – окрысился Калита. – Да только что нам с тобой делать, когда Владивоя попрут с Дуброва. Думаешь, новый барон захочет терпеть у себя пару отступников? Нет, брат, шалишь. Мы с Владивоем, еще с той охоты повязаны. Вот он нас и терпит. А уйдет, то и тебя с Ядринкиных перин сгонят. И как бы в придачу, петельку на шее не затянули! Вот и кумекай, раз такой башковитый сыскался: сделать, как барон велит, или уже сегодня в седло садиться? Пока дороги открыты.
– Твоя правда, – нехотя согласился Кривица. – Ради спокойной старости, придется опять взять грех на душу. Обоих резать?
– Нет, только баронессу. А с Анжелиной надо так исхитриться, чтоб она из замка сбежала. С тем, кто нам нужен, и в ту сторону, куда укажем. Не знаю, может, Владивою потешиться с падчерицей охота, то ли урезонить девку надеется, но барон приказал ее не трогать.
– Давай, я баронессой займусь… – предложил одноглазый. – А хитрить я не умею. Может, сам чего придумаешь?
– Не выйдет, братка, – отрицательно помотал чубом Калита. – В покоях баронессы тебе делать нечего. Сразу неладное заподозрят. А что до обмана, есть у меня задумка. Только, как назло, ни одного чужака в городе нет! Ну, ничего, время терпит. Глядишь: и сладиться еще, – и вдруг прикрикнул весело. – Наливай, ишь, расселся, прям куренной атаман. Да вели своей зазнобе подать нам чего-нибудь перекусить. Иной раз, проще воз дров переколоть, нежели умом пораскинуть!