— Ну ты и даешь, мисс Люсинда! — проговорил он сквозь смех. — Да ты стала настоящей ирландкой.
С мистером Гиллиганом они виделись часто и обсудили во вррмя встреч множество самых разнообразных проблем. Проезжая по улице мимо Люсинды, кэбмен неизменно останавливался поболтать. Исключение составляли случаи, когда он вез пассажира. Но и в такие моменты он обязательно улыбался Люсинде и приветствовал ее громким щелчком кнута. Впрочем, даже мимолетные встречи с этим замечательным человеком преисполняли девочку гордостью. «Вот едет лучший кэбмен Нью-Йорка, и он мой друг!» — говорила она себе и гордилась этим не меньше, чем какой-нибудь придворный близостью к королю.
Осень всегда казалась Люсинде лучшим сезоном для новых знакомств. Благодаря осеннему воздуху люди становились мягче, общительней. Вот почему Люсинда решила пополнить круг новых друзей еще одним семейством с третьего этажа. Завести с ними знакомство оказалось довольно трудно. В столовую они не ходили. Подъезд и лестничная клетка были единственными местами их встреч с Люсиндой. Семейство состояло из трех человек — высокого худого мужчины, изможденное лицо которого освещали большие глаза, женщины, то и дело поджимавшей красивые губы, отчего казалось, что она чем-то все время встревожена, и наконец крохотной девочки в синем капоре, из-под которого выбивались золотистые кудри.
Заметив однажды, как семейство поднимается по лестнице, Люсинда решила, что откладывать знакомство больше нельзя. Надо привлечь их внимание! Люсинда в это время шла вниз, роликовые коньки, связанные шнурками вместе, висели у нее через плечо. Легкое движение, и коньки с грохотом упали на лестницу. Люсинда наклонилась, чтобы поднять их. Семейство вынуждено было остановиться.
— Ой, извините, пожалуйста! — поднимаясь с колен, проговорила Люсинда, и глаза ее лукаво блеснули. — Я такая неловкая! Загородила вам весь проход. Какой прелестный ребенок! — поспешила она перевести взгляд на девочку. — Как же тебя зовут?
— Тринкет, — отозвалась та.
— Вообще-то она Кэролайн Бродовски, — уточнила мать, — но мы ее зовем Тринкет. Это домашнее прозвище.
— Чудесно! — восхитилась Люсинда. — Жаль, у меня никогда не было прозвища. Все зовут меня просто Люсиндой. А когда сердятся, говорят строго: «Люсинда Уаймен!» И волос таких вьющихся, как у вашей Тринкет, у меня никогда не будет, — совсем загрустила она.
Мужчина внимательно посмотрел на коротко стриженные черные волосы Люсинды и легонько провел ладонью по ее голове.
— А, по-моему, тебе как раз очень идет, что волосы у тебя не вьются, — уверенно произнес он. — У этой девочки очень красивые волосы, правда, милая? — повернулся он к жене.
Люсинда заулыбалась от радости. Ни разу в жизни она не слышала ничего хорошего о своей внешности. Мало того, тетя Эмили, не стесняясь, заявляла, что Люсинда «безобразнее двух жаб сразу». Правда, племянницу не очень-то волновало, что думает о ней тетя Эмили. Но когда прошлым летом она должна была отправиться в гости вместе с четырьмя «вежливыми, любезными и благовоспитанными» дочерьми тети Эмили — Фрэнсис, Вирджинией, Сибиллой и Агатой, терпение ее лопнуло. Кузины оделись очень нарядно. У каждой на поясе и в волосах красовалось по яркой ленте. И вот, обнаружив, что у Люсинды ленты отсутствуют, тетя Эмили снова произнесла излюбленную сентенцию о «двух жабах сразу».
— Ох, тетя Эмили! — топнув ногой, закричала Люсинда. — Если уж вам так нравится говорить это, ограничьтесь хотя бы одной жабой! Мне до смерти надоели «две сразу»!
За эту выходку мама не позволила Люсинде идти в гости. И спать ее уложили раньше обычного.
Теперь, глядя с благодарностью на худого мужчину, Люсинда впервые осознала, что ей очень хочется нравиться тем, кто нравится ей самой. Пусть все ее друзья найдут в ней хоть что-то хорошее, и она будет счастлива.
Люсинда снова произнесла про себя то, что сказал высокий мужчина о ее волосах. Она не ошиблась. Это были просто чудесные люди, и ей еще больше захотелось завести с ними дружбу.
— Я живу этажом ниже вас, — объяснила она. — Можно я иногда буду одалживать Тринкет?
Вопрос прозвучал столь необычно, что муж и жена в нерешительности переглянулись.
— Ну, пожалуйста, я вас очень прошу! — принялась умолять Люсинда.
— Почему бы и нет, словно размышляя вслух, проговорил мужчина. — Наша малышка ни с кем не играет. Не будем же мы вечно держать ее при себе. Этой девочке, по крайней мере, можно вполне доверять.