Если моя работа не позволяет мне засунуть руку в набитый деньгами чужой карман, я должен засунуть руку в карман того, кому его должность это позволяет. Я буду разбойником! Я буду благородным разбойником! Я стану нападать на богатых, отнимать у них нажитое нечестно добро и раздавать его бедным!
Нет. План не сработает. Богатые не ездят нынче в каретах. К тому же мне нужна для разбоя собственная шайка. А пока я лежу здесь, в грязной луже, провидение не послало мне никого, кого так же, как меня самого, швырнули бы сюда обстоятельства, и кто так же, как и я, остро нуждался в деньгах и стремился их раздобыть любой ценой.
Я отметаю мысль о разбое. Мой мозг снова начинает напряженно трудиться, выискивая в своих глубоких залежах нити воспоминаний о других способах быстро и безнаказанно разбогатеть. Я стану грабителем банков! Нет, я не стану грабителем банков по сути, я ограблю один единственный банк, раздобуду деньги и куплю себе возможность и дальше честно трудиться в магазине «Натюрморт» в отделе сердец, чтобы, в конце концов, выполнить материнский завет.
При ограблении банка меня могут убить. Но убить не на поле боя. Никто не скажет обо мне: «Он геройски погиб!» или «Он погиб, как герой!» Моя смерть при попытке ограбления банка кажется мне не намного лучше, чем смерть в этой зловонной жиже. Я отметаю мысль и об ограблении банка тоже.
Что же делать? Какие шаги я должен предпринять? Куда я должен незамедлительно направить все усилия моей воли?
И вдруг в оглушительной тишине лужи, приютившей меня, я отчетливо различаю звуки человеческих голосов. Это не были голоса моих обидчиков, я бы их сразу узнал. Этим звукам не предшествовал шум мотора и скрежет тормозов. Люди, чьи голоса я услышал, передвигались пешком, на своих двоих, одиннадцатым номером. Они шли и вели непринужденную беседу. Говорили о чем-то приятном, потому что время от времени их разговор прерывался радостным смехом. «Счастливые люди не могут быть злыми», - подумал я.
Чупа-чупс уже заканчивался. Во рту стоял его приятный молочно-клубничный аромат. Сейчас, сейчас! Еще немного, и у меня появится реальная возможность обратиться к проходящим неподалеку людям. Все! Последний кристаллик карамельки растворился в моей слюне и продолжил свой увлекательный путь по моему желудочно-кишечному тракту. Теперь я могу звать на помощь. Я выплевываю палочку и заявляю о себе:
-Спасите!!!
Смех мгновенно обрывается. Шаги замолкают. Очевидно, идущие люди не могут сразу сориентироваться, откуда поступил сигнал SOS. Я прихожу им на помощь:
-Я здесь, здесь я! В луже!
Звуки шагов снова возобновляются. Я слышу приближающиеся ко мне шаги. О небо! К своему ужасу, я вижу людей, которых я только что имел неосторожность позвать на помощь. По их живописным нарядам и специфическим лицам я понимаю, что влип. Ко мне направлялась группа пиратов!
С этого момента я вижу все, что происходит со мной, в каком-то нереальном сиреневом цвете. Как будто все, происходящее со мной, на самом деле происходит не со мной, а с кем-то другим. Или со мной, но только во сне. А я лишь наблюдаю за всем происходящим, как бы со стороны.
Пираты окружили лужу и с любопытством уставились на меня. В их глазах не было ни милосердия, ни сочувствия, только любопытство. Наконец один, кого я сразу принял за капитана, отчетливо произнес:
-Ни фига себе добыча!
Я никогда не слышал, чтобы среди пиратов встречались людоеды. Работорговцы - да, но людоеды - нет. Поэтому замечание одноглазого и одноногого пирата в зеленом сюртуке и черной треуголке с черепом и костями посредине не так уж сильно меня испугали.
-Ты хочешь забрать его с собой, Шпигат? Зачем? Что скажет капитан?
Фраза «Что скажет капитан?» натолкнула меня на мысль, что одноглазый и одноногий - отнюдь не капитан.
-Если его достать из лужи и отмыть, из него может получиться неплохая замена Якорю, которого недавно пришлось отправить кормить акул, - предположил одноглазый и одноногий.