- Чего ты?! У нас никто чужие письма не читает. Вон, спроси у этих, - прохрипел Кеша, кивнув на молодых.
Горин, молча, сиял. Непрочитанное письмо грело и приятно похрустывало. Виктор поминутно трогал его сквозь хэбэшку – не выпало бы. Глядя на Горина, и Кеша, не удержавшись, заулыбался. Широко. Открыто. Наружу редко сидящими зубами. Эту добрую улыбку, прорвавшую необходимую суровость человека отслужившего год, Кеша тут же уравновесил. Он шмыгнул:
- Чего ты не читаешь?
В его голосе прозвучал вызов.
- Потом. После работы, - мирно ответил Горин. Лезть в бутылку? Зачем?!
Кеша решил польстить:
- У твоей бабы почерк красивый.
Виктор не стал его разубеждать. Тем более, что писем от «бабы» он не ждал. Их и не должно быть. Лишнее все это. Последние месяцы перед армией промелькнули в каком-то дыму. Нет, не в каком-то – в табачном. Весь световой день – на работе, а вечером – в тесном зальчике бара «Юность». И все новые, новые, новые знакомые. В любом подъезде после десяти вечера Горин чувствовал себя как дома. Нет, лучше. А, если это оказывалась квартира.… Ну, тогда, просто рай. Он словно набирал, накапливал вольных ощущений перед службой. Но делал это в такой спешке, даже гонке, что сваленные в торопливую кучу ощущения наползали одно на другое… Ничего не хотелось продолжать.
В мастерской сидели все. Операторы готовили запасные подъемники для мишеней. Металлические пудовые ящики, величиной со школьный ранец. Глеб с Виктором подносили их из темного чуланчика, вернее, из ниши, занавешенной измурзанной простыней. С гаечным ключом священнодействовал Боря. Он отвернул пять болтов, снял верхнюю крышку, наморщил лоб, зацокал языком.
Ящик был полупустым. «Не хватает, что ли чего?» - Горин с интересом разглядывал внутренности подъемника. – «Блок питания. Редуктор…» Нет. Всего хватало. А смазки даже в избытке. Но Боря не зря морщил лоб. Он и сам-то был не очень силен в схемах-проводах, но Кеша, оказывается, вообще, в электричестве ничего не понимал. Обижать старослужащего всезнайством считалось неприличным. Все равно, что – дураком его обозвать. Кеша сжимал губами сигарету в уголке рта и старался равнодушно щуриться на неизвестную начинку. «Подумаешь, - шмыгала его поза, - ткну паяльником пару раз и все путем!» С его характером – и правда – может ткнуть. Хоть и паяльником. Страх перед ним до тошноты владел молодыми, Серегой, очкариком. Все они какие-то полусогнутые. Знающие. Хорошим тоном считалось – соображать не сразу, не вдруг. Понюхать вначале, повертеть и потихонечку соображать. Лучше, вслух. И, разумеется, делать. Делать – быстро. Поэтому, молодые предпочитали заниматься ремонтом в Кешино отсутствие. Не дай Бог, при этой процедуре как-нибудь его унизить. Покажется ему – унизили!!! Достанется всем. Может и подъемник разбить. Потом ползи ночью на соседнее поле, к пехотинцам – воруй у них, взамен расколотого.
Вчера был праздник. День международной солидарности трудящихся. Интересно, а солдаты – это трудящиеся? Наверно, да. В полку праздничный обед. Выдали по паре печенин, еще конфетку и сморщенное яблоко. По столовой бегали взад и вперед дежурные, гремя чайниками. В них наливали кофейный напиток с молоком. Пей, сколько захочешь. Солдаты хотели много. Скоро это удовольствие кончилось. Горин выпил три кружки. После долго стучал в окно раздатка – хотел четвертую, пятую… Пил бы и пил. Тем более что Кеша с дембелями, надкусив печенье, чинно удалились.
Окошко раздатка открылось. «Чего тебе?» - высунулся сержант. Где-то он уже мелькал перед Виктором. На огневом?
- Кофе налей! Только что с огневого пришел.
- Давай чайник.
Горин схватил с чужого стола чайник и сунул в окошко.
Через минуту он уже сидел в уголке и наслаждался. Напиток приятно булькал в горле. Откуда-то явился Боря со своей кружкой:
- Налей мне!
За Борей подтянулся второй операторский молодой. Саша. Коротконогий юноша. Весь сосредоточенный в себе. Горин ни разу не слышал его голоса. «Угу. Ага», - голос? Виктор пододвинул чайник молчуну.