Удивительно долго тянулся этот первый день в учебке. До самого отбоя Виктор ждал старшину. Тот почему-то не пришел. По полу казармы тянулась светлая полоса из открытой двери умывальной комнаты. Оттуда слышалось громкое довольное фырканье. Плескался Нуйраддинов. «Зачем это он на ночь моется?» - машинально подумал Горин. Водопад увиденного, быстрая, почти мгновенная смена обстановки, множество новых и очень разных мелькающих перед ним людей, как бы обращало для Виктора всю эту жизнь в скверную выдумку, в дурной сон. Он не мог, не желал верить в такую армию. Все, прочно устоявшиеся в сознании, лубочные картинки службы – нарисованные книгами и фильмами – сильно мешали. Ему казалось, что эти четыре дня и ночи – ошибка. Он хотел, чтобы ему так казалось, но тайно, как бы из-за угла спрашивал сам себя: «Не боишься?» Боялся и отмахивался торопливым ответом: «Все служат». Все… Это немного успокаивало. На соседних койках лежали одиннадцать его товарищей. Вместе с ними: есть, спать… Что еще? Служить. А что такое – служить? А? Однополчане!
Виктор провалился в знакомый с девятого класса сон и, в который раз, освободил Жанну д,Арк. Она была привязана к плетню среди пустыни. Синее солнце блестело на ее доспехах…
За минуту до побудки Горин проснулся. После ночи на нормальной постели он чувствовал себя бодро, во всяком случае, пока лежал под одеялом. Голубое небо за рамами окон – новый день.
Бег продолжался, кажется, несколько часов. Отделение Нуйраддинова валялось под соснами на хвое устилавшей землю.
- Меня, словно примагнитило! – подал голос Толик.
Веснушчатый Коля повернул к нему голову:
- Дай закурить.
- Иди ты со своим куревом!
Сержант-батыр улыбался. Он бежал вместе со всеми, потом еще отжался раз двадцать, а теперь приседал с вытянутыми вперед руками:
- Всего километр?! Чего вы так выдохлись?
Толик поднял голову:
- Товарищ сержант, зачем такая зарядка, после которой подняться не можешь?
- Курить бросай, - коротко ответил Нуйраддинов. Он уже стоял на руках. Его лицо заметно краснело, сквозь кожу проступили вены.
Толик удивленно смотрел на него:
- Зачем так себя мучить?
Сержант подогнул ноги в коленях и, кувыркнувшись через голову, уселся по-турецки. Кровь постепенно отливала от головы:
- Какой ты солдат, если бегать не умеешь?
- Я на танке буду ездить, - сказал Толик и, почесав живот, добавил, - сержантом.
Нуйраддинов промолчал.
Мягко шумел ветер в колких ветках уходящего к небу ствола, который рос прямо за головой. Сердце перестало прыгать под гимнастеркой.
IV
Прытов пришел после завтрака. Шумный, веселый.
- Ну, как комиссар, будешь со мной огневой городок строить?
- Да, Владимир Николаевич! – обрадовался капитану Горин.
Возле них непонятным образом опять оказался хмурый Глеб. Он мгновенно менялся при капитане, становясь открытым и очень общительным. Таких любил капитан. Виктор даже заревновал Прытова.
- А-а-а, - протянул капитан, повернувшись к Глебу. – Ты, ведь, кажется, электрик?
- И электрик тоже!
- Пойдешь огневой?..
- Конечно!
Любой бы только мечтал о зове Прытова.
Капитан, а с ним Горин и Глеб вышли из полка через ворота автопарка – «задние» ворота. От них отсчитывался этот злополучный километр утренней зарядки. «Строить огневой городок» - представлялось ужасно интересным. Чем-то, вроде возведения снежной крепости во дворе детства. Горин сиял. «Хорошо, что не дождался Сашу-старшину – все-таки неудобно, писарем».
Шли молча. Вернее, говорил один Глеб. Что-то шутил. Прытов хмыкал, а Виктор смотрел по сторонам. Справа забор, слева забор. А впереди Горин увидел длинное белое строение, похожее на коровник, стоящий возле большого вытянутого вдаль луга. Луг упирался в сопки, заросшие до самой макушки лесом. Лес спокойно дышал, и голубоватая дымка оседала у его подножия, сползая на луг. Из тумана выныривали птицы и, полетав над землей, взмывали вверх. В стальном небе над сопками все ярче и ярче разгоралось солнце.