– Так что же это слово значит? – вмешалась в разговор молчавшая до сих пор Варвара. – Какое-то чириканье: чиж, учиж!
– Жители называют так колючий озерный орех, – улыбнулась Аграфена. – Бывало в детстве мы частенько ходили с девками до озерца недалекого да вщижи там собирали!
– Так ведь этот колючий орех называется «чилим»! – засмеялся Добрыневич. – Так мы всегда говорили, но чтобы «вщиж»…
– Но это не так! – возразил лесник. – Чилим…значит вся трава ореховая с корнями, а сам плод – вщиж! Выщиж, выползок, понимаешь?
– Понимаю, – кивнула головой Варвара. – Значит, назвали город из-за ореха, крепкий, мол, такой и колючий!
– А оказалось, что пал ваш «орешек» в одночасье! – сказал с грустью управляющий. – А я все-таки думаю, что название этого города пришло не от ореха. Тут все просто. Крепостца всегда называлась «вежищей». Вот вам и название! Со временем переделали – и все! А я ведь посылал гонца к князю Олега, сразу как узнал о рязанской напасти, и подал ему тогда совет, чтобы укрепили город и крепость!
– Он был стар, болен, и совсем запустил дела, – пробормотал Ермила. – А его ратная дружина совсем не готовилась к битвам и осаде. Все ударились в пьянство и гульбу!
– Это так, – кивнул головой Добрыневич. – Князь этот Олег, если говорить правду, был нашему Михаилу Всеволодычу как кость в горле! Почитал себя таким великим правителем! И совсем не слушал великого черниговского князя! Однако же, царствие ему небесное! Вряд ли этот несчастный уцелел в поганском погроме!
Поговорив еще немного и напоив гостей горячим брусничным взваром, Ефим Добрыневич подозвал слугу и распорядился устроить лесника с семьей в большой теплой комнате своей избы.
– Утро вечера мудренее! – сказала ласково Варвара, провожая гостей в спальню. – Отдохните, а завтра уж придумаем, как с вами быть.
Плохо спалось Ермиле с женой в эту ночь. Беспокойно ворочались и кряхтели на большой постели дети. До утра со всех концов крепости доносились глухие, протяжные крики часовых: – Большая башня! Все тихо! Малая башня! Не спи там!
ГЛАВА 5
СПАСЕНИЕ
Купчиха Василиса лежала на столе, широко раскрыв от отвращения и ужаса глаза. Над ней склонился, медленно покачиваясь, насильник, распространяя вокруг себя отвратительный запах немытого тела, пота и прогоркшего бараньего сала.
Вдруг что-то произошло. Как-будто в избу ворвался свежий ветер. Монгол как-то обмяк и отвалился от своей жертвы. Несчастная женщина поняла, что он почему-то утратил свою мужественность. Раздался громкий хриплый каркающий смех. И тут, казалось, захохотали даже стены! Затем кто-то спереди у окна, где сидели на скамье вражеские главари, быстро заговорил на гортанном, непонятном русской женщине, языке.
Василиса скосила глаза и увидела говорившего: это был посланник Бату, довольно красивый, по сравнению с толпившимися вокруг монгольскими воинами, мужчина.
Купчиха отметила про себя, что у этого человека и голос, и манеры были особенными. На груди у него висела небольшая серебристого цвета пластина, отражавшая свет и мерцавшая при разговоре и движении властного гостя. Неожиданно ей показалось, что с этим неведомым, уверенным в себе, сильным человеком придет ее спасение от неминуемой гибели! Василиса тяжело задышала: ее молодое и здоровое тело не хотело умирать! Мысленно она обратилась к милосердному Богу, умоляя его сохранить ей жизнь.
И видимо молитвы жалкой и измученной страдалицы дошли до Господа. После нескольких слов красивого монгола раздался шум шагов уходивших воинов, и вскоре изба опустела. Вслед за тем вся комната вдруг наполнилась кричавшими, плакавшими женщинами. Они обступили со всех сторон голую Василису, всплескивая руками и истерически дрожа. Некоторые уже выплакали все слезы и только визжали, не веря, что счастливо избежали насилия.
Снова хлопнула дверь, и монголы стали заносить и укладывать на пол какие-то тюки. Женщины при этом заголосили громче. Со двора донесся стук забиваемых в стены дома гвоздей, а потом все затихло. Но буквально через мгновение послышался громкий протяжный крик чужеземного воина, и вдруг вся изба задрожала от дикого, оглушавшего, общего вопля злодеев!
Этот шум привел в такой испуг несчастных вщижанок, что все они, не выдержав, рухнули, как подкошенные, на пол, ожидая смерти.
С улицы теперь уже шли другие звуки: мощный тысячекопытный топот удалявшихся врагов, редкие хриплые крики монгольских командиров да какой-то непонятный гул и треск. Под этот шум Василиса приподнялась и стала медленно слезать со стола. Наконец она встала на ноги и, пошатываясь, осторожно пошла, обходя лежавших, стонавших женщин, к черной куче, громоздившейся у входа.