– От князя Данилы? – удивился и нахмурился Михаил Всеволодович. – Ну, что ж, он вовремя решил меня поздравить! Пусти же его сюда…
В полной тишине к княжескому креслу приблизился, обойдя стол, высокий, чернобородый и чернобровый воин в богатой, подбитой темной куницей, одежде, густо покрытой дорожной пылью. Сняв с головы отороченную куньим мехом шапку, посланник поясно поклонился князю и быстро, глядя ему прямо в глаза, произнес: – По воле Господа и великого галицкого князя Даниила, говорю тебе, Михаил Черниговский! Не в добрый час ты взял город Киев, не по Божьей воле ты отнял у меня Галич! Зачем ты послал своего сына Ростислава на мои города и вотчины? Господь все видит и знает: не будет тебе счастья на несчастье брата! От себя же и галицкой земли я шлю тебе жестокое проклятье и беспощадную вражду до конца моих дней!
ГЛАВА 7
ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Стучали топоры, валились великаны-сосны. Мужики быстро ошкуривали стволы, оттаскивали с помощью лошадей бревна, а затем, измерив их своим нехитрым инструментом, укладывали готовый строительный материал в правильные стопки. В полдень на поляну, где работали дровосеки, приезжали длинные повозки с тремя лошадьми, на которые погружали массивные столбы и отправляли их к только что восстановленному свайному мосту через Десну. Там бревна выгружали, а телеги отсылали назад в лес. Тем временем с другого берега реки прибывали верхом на конях новые мужики и, привязав толстыми пеньковыми веревками бревна к упряжи своих лошадей, волокли их через мост к месту большой стройки.
Избы рубились под зорким глазом городецкого управляющего Насвета Калиновича, который, в свою очередь, выполнял распоряжение Ефима Добрыневича из Брянска.
К лету 1238 года все земли бывшего вщижского удела отошли к великому киевскому и черниговскому князю Михаилу Всеволодовичу. Не было ни споров, ни борьбы. Все управляющие покойного князя Олега Вщижского беспрекословно подчинились воле Михаила, перешли к нему на службу и явились в Брянск с подробными отчетами о доходах и расходах с поселений Речицы, Городца, Княжичей и Жирятина. Так исчез прежде беспокойный, но процветавший удел.
Брянский управляющий уже на следующий день после получения известия о вражеском набеге направил на место сожженного Вщижа своих людей. Отряд возглавил лесник Ермила, оставивший семью под сенью гостеприимного дома Ефима Добрыневича. Как и следовало ожидать, прибывшие обнаружили лишь догоравшие на пустынном месте угли и пепел. Здесь уже пребывали городецкие мужики, которые собирали по всему городищу трупы и укладывали их на телеги. Невдалеке, на месте бывшего городского кладбища, городчане рыли огромную яму, готовя братское погребение погибшим. В отдельных гробах не хоронили – трупы были настолько истерзаны и изуродованы, что узнать кого-либо было просто невозможно.
Здесь же суетился и городецкий поп Поликарп, который, обходя трупы и махая кадилом, читал над останками несчастных убиенных слова заупокойной молитвы.
Больше недели убирали мужики тела горожан, а когда с этим справились и предали их земле, наступил черед плотников: из Брянска пришел приказ срубить три-четыре десятка изб.
– Город вы теперь не возродите, – сказал Ефим Добрыневич, – но пусть хоть тут будет село. Не надо оставлять безлюдным такое богатое и славное место!
Ермила сразу же после осмотра пепелища отправился с двумя брянскими дружинниками на своей повозке в сторожку. Он очень боялся, что враги сожгли его лесной дом и уничтожили все имущество, ведь во время бегства они мало что сумели увезти.
Каково же было изумление лесника, когда, приблизившись к сторожке, он увидел дым, струившийся вверх из печной трубы! Осторожно подойдя к крыльцу, лесник тихонько поднялся по ступенькам вверх и толкнул дверь. Он едва не оглох, когда услышал пронзительные женские крики и визг. Лишь когда все успокоилось, Ермила узнал, кто были его гости, и несказанно обрадовался.
С купчихой Василисой он был знаком еще с отроческих лет. Они долго водили дружбу и даже любили друг друга. И если бы не богатый молодой купец Илья, кто знает, может быть Василиса вышла бы замуж за Ермилу…
Женщины рассказали о своем счастливом спасении, утаив лишь самую неприятную часть их испытаний – позорное насилие от монгольских воинов, о котором они договорились раз и навсегда забыть. Спали они вповалку, едва поместившись, в большой и малой комнатах избы. Пищи у них было достаточно, поскольку Ермила был хорошим хозяином и заготовил на зиму немало снеди.
По прибытии в сторожку бабы быстро, по очереди, помылись в баньке лесника и привели себя в порядок, починив порванные платья и сарафаны и даже, отобрав в чулане Ермилы заячьи шкурки, которых там было превеликое множество, собирались шить себе полушубки…