- Конечно, не брошу. Но ты несведущ, потому и язвишь.
- А хочешь, пойдём вместе? - вдруг осенило Эдвина. - Так уж и быть, пожертвую каникулами, полюбопытствую. Какая же ты невеста, если я буду отпускать тебя одну на подобные сомнительные мероприятия!
- Конечно, было бы неплохо, но полюбопытствовать не удастся. Это мероприятие специфическое...
- Нечто вроде спиритического общества. Понятно. Сеансы чёрной магии, заклинание духов, разговоры с умершими, космическое Братство - да всего этого навалом в Интертеле!
- Интертел на то и Интертел, что там всё неживое, пытающееся создать иллюзию живого. Ложь. Некрофилия, - раздражённо ответила Амалия. - А здесь - живое искусство. И к тому же - занятия чисто женские. Не сердись.
- То есть, только для дам? - поразился Эдвин.
- Именно. Кроме того, он предлагает мне работу.
- Работу? Скажите, пожалуйста. Самозваный факир, голодранец предлагает подработать! Уж не «нищей» ли?
- Нет, Эди, следить за сайтом в Виртуале. Ну, и... всякое другое. Я попросила, чтобы не торопил, сказала, что подумаю. Но почему бы и нет? Надеюсь, ты не посчитаешь это зазорным для Амалии фон Альтиц, будущей фон Шталль?
- Конечно, посчитаю! Тебе нет нужды работать! Скажи, в чём ты нуждаешься.
- В свободе творчества, Эди! И в самостоятельности!
Амалия вновь обняла юношу за шею и поцеловала, испытывая мимолётные угрызения совести. Только мимолётные - переполняющая её дивная тайна и нетерпение не давали места и времени им развиться.
И началась странная жизнь. Полная обмана, лжи, тайных свиданий и затаённой боли.
Каждый второй вечер, пока не начались курсы, Фабер увозил её в имение Тырнова, и эти вечера и ночи были пронизаны яркими, радостными фейерверками, неспешными полётами над прекрасным и суровым миром, и исступлёнными ласками. Жизнь тогда казалась сплошным праздником. Баронесса дрожала в предвкушении каждой грядущей ночи и готова была ради неё идти на край света. Зато встречи с Эдвином превращались в пытку.
Затем встречи стали происходить только в театре, и Амалия увидела, сколько они отнимают сил и энергии. Фабер поручил ей пока лишь уборку и размножение листовок - неблагодарный и неприятный труд.
Амалия приходила к Фаберу в театр каждый вечер, после его занятий и бесед, и иногда он исступлённо стремился соединиться с ней - тут же, на сцене, покрытой стёртым ковром. Но чаще - усталый, мрачный, замёрзший, он просто обнимал её, и они застывали так, забывшись, пока тёплая волна не накрывала обоих, и он не расслаблялся. Никаких полётов, только полуобморочное забытьё.
Амалия пробиралась в летний театр украдкой, она не имела ни малейшего понятия, чем занимается Фабер со своими прихожанками, её терзали подозрения, но она не смела ревновать вслух, не смела даже выказывать недовольства: его жёсткий, гипнотизирующий взгляд не позволял этого ни на мгновение. Или он её испытывал?
Амалия балансировала на грани ревности и страсти.
- Силь, почему ты не пускаешь меня на собрания? Почему поручаешь только самую черновую работу? Почему не даёшь общаться с женщинами? Почему ты так замкнут, и ничего не рассказываешь?
- Ты в этом не нуждаешься. Ты всё знаешь сама.
- Я ничего не знаю, Силь. Ты меня мучаешь.
- Ты должна уметь мучиться, Ами.
- Силь, это жестоко!
- Послушай меня, Ами. Ты - особая, Ами, ты предназначена для другой, высшей цели. Ты - подруга Бога, его Мерти, талисман, сообщающийся сосуд. Что может быть у тебя общего с этими несчастными, бескрылыми созданиями, потерявшими надежду и цели? Я дам им надежду и укажу цели. Ами, ты мне поможешь?
- Почему ты называешь меня «Ами»?
- Ты ещё не вспомнила? Я помогу тебе вспомнить. Мы будем вместе путешествовать по мирам. Ты и я. Нести жизнь и надежду. Ты мне веришь, да?
Он приближал свои горящие глаза к её лицу, её голова запрокидывалась, стон вырывался из самого нутра, ноги слабели. И взвихривались разноцветные смерчи, и в них зарождался ослепительный, белый поток, бегущий в прекрасное никуда, где их не было, и полёт в которое был ей заказан.
Однако понемногу она «выторговывала» себе место в его круге, и мало-помалу включалась в работу. Работа и захватила, и поразила, и разочаровала: слишком много рутины. Однако она сделает всё, что нужно для его победы. Времени у неё сразу поубавилось. Она всё реже и реже встречалась с женихом, и всё чаще и чаще самозабвенно врала, сознавая, что её враньё не стоит ломаного гроша, и все отговорки шиты белыми нитками. Однажды Эдвин взорвётся, узнав истинную цену её работе, или просто постепенно будет отчуждаться, найдёт себе женщину, возможно - невесту, или замкнётся на Виртуале. Почему Амалию это не тревожит?