- Со светской жизнью покончено. Ты должна уйти со мной. Прощаться не обязательно, но скажешь, что... что принимаешь мою веру, и что я беру тебя... ну, скажем, женой и секретарём. Они должны успокоиться и не нервировать меня.
И снова она сделала так, как хотел он. На Эдвина было страшно смотреть. Подумать только, прошло меньше двух месяцев с тех пор, как объявился этот шарлатан - и Амалия фон Альтиц уже готова уйти из дома за ним следом, бросив тётю, сводную сестру, жениха и старенькую няню. Мало того, она беззастенчиво лгала всем!
- А у него губа не дура, на нищую беженку не польстился! Надеюсь, ты всё хорошо продумала? - кусая губы, сказал Эдвин. - Ты собираешься разрывать помолвку? Имей в виду, я и так тебя слишком долго прощал.
- Ты в этом раскаиваешься?
- Я не всепрощающий Иисус Христос, Космическая Сумма или кто там ещё? Если ты уйдёшь сейчас, я больше не приму тебя. Я... я тебя вычеркну из жизни.
- Похоже, мы никогда не станем двойниками. Прости, что причинила тебе боль, Эди.
- Не за что, не стоит беспокоиться! - съязвил Эдвин, готовый заплакать.
Амалия в порыве раскаяния обняла его и поцеловала в щёку: - Эд, я не хочу портить тебе жизнь. Лучше будет, если я перестану тебя мучить.
Эдвин брезгливо отодвинулся. Она запачкала себя. Осквернила род. Она, она спала с ним, трогала его тело вот этими руками, он имеет право на её губы и душу, а Эдвина послали подальше, как навязчивого слабоумного... чёрт!
- Ты уже испортила жизнь всем вокруг. Поздно волноваться. Скажи лучше... - он повернулся, схватил её за плечи и яростно стиснул. - Скажи, чем он лучше? Он вконец заморочил голову, бормоча невразумительную ахинею, он ведёт себя, как маньяк, у него тёмное прошлое, он существует на подаяния - это красит его, как мужчину, да? Чем он прельстил тебя в постели, Амалия - или ты спишь не с мужчиной, а с ворохом туманных идей? Чем он лучше меня - отвечай! Совершенен физически? Безгрешен? Ну? Какие у него бёдра? Он целует тебя иначе? Ласкает иначе? Или это преступный гипноз? За два месяца ты ещё не разглядела в нём проходимца или сумасшедшего?
- Эдвин, отпусти меня, - тихо попросила Амалия. - Ты сжал меня слишком больно...
- А он не сжал тебя свинцовыми рукавицами?
- Мне пора, Эди...
- Амалия, вернись, - вдруг тихо, с отчаянием, невыразимой нежностью и болью сказал Эдвин. - Я прощу всё. Можно перенести свадьбу. Я люблю тебя...
Он не верил в её уход до последнего, но вот дверь за ней закрылась, и он остался один на один со своим унижением и тоской. Эдвин сжал кулаки.
- Дурак, - сказал он. - Тупица. Думаешь, если будешь много учиться и играть в гандбол, девушка захочет лечь с тобой в постель? Неудачник! Урод... Урод! - заорал он и с яростью швырнул в закрывшуюся дверь тяжёлую коробку с учебными дискетами.
Так минула ещё одна неделя, и Эдвин, терзаемый глухой тоской, обидой и ревностью, отбыл в стены Кованичского Университета, в полной уверенности, что завалит очередную порцию испытаний.
Глава 7
Амалия часто рыдала. Все вокруг почитали её за бездушную, капризную, упрямую, испорченную пустышку. А она не хотела уходить из дома, ей было очень страшно - терять всё, начинать с нуля в чужом обиталище, не женой, не подругой - а кем? Она сама не знала. Но не могла уйти. Жуткий кукольник дёргал за ниточки - и её тело, её чувства согласно кивали и подчинялись.
Фабер перевёз её в предместья Кованича, в загородный дом не то отсутствующего, не то несуществующего вовсе Хончо Тырнова, и запер там, словно боялся, что она сбежит. Это после всего-то, что связало их, после всех испытаний? И началась странная жизнь после жизни, похожая на жизнь после смерти. Угарные ночи - и дни в заточении, заполненные ожиданием ночи. Он всё чаще называл её «Ами», и на целый день исчезал, бросив её одну на молчаливую сероглазую девушку, почти девочку, которая готовила и прибиралась в доме. Она назвалась Тиссой, подружкой художника, уехавшего с выставкой в Новую Германию. Но Амалия ни разу не видела и не слышала, чтобы она соединялась с ним или получала от него почту, или отвечала на его звонки. Зато она, именно она сидела за компьютером и разбирала почту Фабера, она же отвечала на запросы.
Амалия поймала себя на мысли, что ревнует её к Фаберу, как ревновала прихожанок. Ревнует, когда он обсуждает что-то с ней, не приглашая Амалию, когда Тисса не реагирует на её расспросы и попытки подружиться так, словно на ней лежит обет молчания. После безумных поездок, бесконечных объяснений с Музаной и Эдвином, утомительных вечеров в театре, наступила пустота и тишина. Дом походил на склеп. Фабер возвращался измождённый и угрюмый.
- Силь, - снова попыталась она его упрекнуть. - Ты мне не доверяешь? У тебя есть от меня секреты? Ты не хочешь делиться?