- Реальные или виртуальные?
- Реальные, Эд!
- То есть, у него есть приход? - уточнил Эдвин.
- Не совсем. Он пока лишь арендует старый летний театр. Он беднее церковной крысы, и существует на пожертвования, но отказать в пожертвованиях ему никто не может.
- Господи, какая чушь! Ты сама-то его видела?
- Пока что нет...
- Эх ты! Как же ты можешь чужие слова повторять!
- Вот увидишь всё это своими глазами! - обиделась Музана. - Увидишь и услышишь - тогда по-другому заговоришь.
- Но если это такая опасная личность, да ещё бомж по призванию, плюс к тому - киллер, то почему полиция его не трогает?
- Не знаю. Он же тихий такой, не буянит, на революцию не подбивает, к погромам не призывает, и вообще, никому ничего плохого не сделал. Жертва войны. Просто ходит - и призывает всех любить.
- Его самого?
- Окружающих, паинька, вечный студент.
- А я что делаю, по-твоему? Люблю свою невесту. Могу и тебя заодно...
- Убери ручищи, садист, маньяк, киллер! А-а-а...
- Я пока что никого не убил, в отличие от твоего проповедника, но сейчас близок к этому как никогда!
...Наконец молодые люди выбрались из бассейна, после чего, взбодрившись на посошок, Музана распрощалась и упорхнула по своим неотложным делам.
Амалия и Эдвин, примостившись прямо на бортике, под тентом, целовались, беззаветно и отрешённо, под неусыпным контролем верной Митузи. Да, собственно, куда им было спешить? Целая долгая и счастливая жизнь впереди.
Но на душе у Амалии почему-то было муторно. Она ухитрялась не видеть жениха и не думать о нём. Она вспоминала горящий, непостижимый взгляд - и замирала в руках Эдвина, словно бы совсем не здесь...
Г Л А В А 2
Маленький, праздный, дачный городок Нората на берегу живописного озера Невайка был взбудоражен не на шутку. Все только и говорили, что о новоприбывшем проповеднике, взявшем в аренду летний крытый концертный зал в Большом парке - на весь сезон, и жившем там же, в «подвесном блоке» для служителей. Удовольствие, кстати, не из дешёвых, но проповедники попадали сюда либо состоятельные, вальяжные, аристократичные и ленивые, способные откупиться от блюстителей порядка, либо уж совсем завалящие оборвыши, с которых нечего взять, но зато с фанатично горящими лицами и с обязательными торбами на ремне для листовок, визиток и подаяний. Кое-кто из них тут осел и благополучно забыл о «делах Божьих», остальные тут не прижились.
Новоприбывший не был похож на предшественников. Он подсаживался к людям в парке, в кафе, в павильонах с мороженым, ненавязчиво и любезно разговаривал, умело втягивал в дискуссию, выуживая из ленивого, сонного, летнего забытья, и тихо, спокойно предлагал посетить вечернюю беседу. В один из таких моментов и произошла вторая встреча Амалии с проповедником.
Они с Эдвином покатались на самоходной лодке на большом Невайском озере, затем лениво покидали мяч на стадионе спортклуба - но под безоблачным знойным небом дальше этого не пошло. Было решено выпить пива в летнем ресторане «Невайка» и перекусить. А затем вернуться домой, чтобы скоротать вечер у бассейна.
Проповедник - в неизменном плаще, но с непокрытой головой - сидел за столиком толстяка Горвеция, обременённого тремя литрами фирменного Невайского пива, и тихо что-то говорил.
Амалия прислушалась.
- ... и буду признателен, если вы, скуки ради, заглянете ко мне вечером - проповедь начинается ровно в семь, без промедления, но я никогда строго не оговариваю время для слушателей...
Амалия, завороженная плавным голосом со странными обертонами, невольно приблизилась и села за столик возле бара, почти рядом с Горвецием. Недовольный Эдвин потащился за ней, с раздражением покинув прохладный навес.
- Ещё одна наука страдать! - толстяк Горвеций, отдуваясь и утирая лысину, насмешливо хмыкнул.
- Заметьте, я не призываю к насилию или страданию, - мягко проговорил проповедник. - Я призываю к любви...
Его голос, с содроганием отметила Амалия, так не вязался с резкими чертами худого лица и пронзительными стальными глазами. Муза права, несомненно, он скрытый фанатик - самый худший вариант.
- Любовь к ближнему тоже не новость, - вздохнул Горвеций. - И любое насилие, заметьте, начинается с неё, голубчик. Полюбить ближнего по собственной воле, как самого себя - тяжкий труд, значит, надо заставить.
- Приходите - и вы убедитесь, что заставлять не в моих правилах. Я предпочитаю доказывать очевидное. Человек сам начинает меняться в процессе занятий, вырабатывает новые принципы и убеждения, начинает видеть, слышать, чувствовать иначе.
- А как на это смотрят ваши Боги? - не унимался Горвеций. - Боги жестоки, и умеют заставлять.