— В будущем году стукнет сорок, — ответил он, посмотрев мне в глаза.
Признаюсь, я была огорошена.
— Преимущество зрелого возраста — высшая степень самопознания. Конкретно: сороковник — прекрасная пора жизненного равновесия, — говорил он с улыбкой, словно стремясь в чем-то убедить меня. — Человек уже достаточно стар, чтобы знать, чего он хочет, и все еще молод чтобы ничего не бояться…
— Это надо запомнить, — сказала я. — Хотела бы процитировать вас маме…
Позже я осознала, что это было не очень тактично. Он театрально схватился за лоб.
— Что с вами? — не поняла я.
— Головокружение. Я заглянул в бездонную поколенческую пропасть, которую вы создали…
Я была рада, что он сумел отшутиться.
— На вас нет кольца, — сказала я смело. — Вы не носите его в отпуске или в самом деле свободны?
— В банальном смысле слова свободен. Точнее, разведен. Но если свобода означает способность преодолевать искушение, такая дефиниция, сказать по правде, мне вполне нравится, — в этом смысле я относительно несвободен. Чуть ли не раб, сказал бы я.
Осмелившись, я наконец спросила о причине его одиночества, он лаконично мне все объяснил.
— Я просто не могу представить себе — быть где-то заграницей в полном одиночестве! — выпалила я искренне. — Две недели совершенно одна в гостиничном номере! Насколько знаю себя, я засыпала бы при зажженной лампочке, с мобильником у самого уха, и всюду вокруг валялись бы использованные GO-купоны…[46]
О своем плюшевом кенгуру, которого я тревожно прижимала бы к груди, я предпочла умолчать.
Он передернул плечами.
— Человек всегда один, — заметил он, словно бы извиняясь. — Может, лучше всего смириться с этим.
Глава IX
В этот день я почти не видела его.
На пляже он не появился. Промелькнул только за ужином, поздоровался со мной и Рихардом, но, прежде чем я успела что-либо сказать, снова исчез.
Я надеялась, что увижу его на следующий день после завтрака в его любимом кресле, но и там его не было. Рикки хотел взять двухместную байдарку и обойти весь залив, однако на такой спортивный подвиг в этот день я была неспособна и попросила его плыть без меня. Приуныв, он согласился.
Я подождала, пока он отплывет от причала, помахала ему (ничего не говорите, прошу вас…), а потом обошла все прилегающие к гостинице пляжи и все ее укромные уголки. Оливера нигде не было. Жалюзи его номера были все время опущены. С подозрением я приглядывалась ко всем мелькавшим вокруг молодым хорватским официанткам. В конце концов я заказала двойной espresso с молоком и пошла с ним на террасу в Оливерово кресло.
«Господи, что я делаю?» — подумалось мне.
Примерно через полчаса он стоял надо мной со стаканом минералки. Глаза припухшие, точно спросонья, и от него несло алкоголем.
— Это мое место, — сказал он. Его голос звучал непривычно хрипло.
— Вы более чем на час опоздали, — уточнила я строго. — И где, черт возьми, вы были весь вчерашний день?
Он сел в соседнее кресло. Двое чешских туристов у бара окинули нас любопытными взглядами.
— Правдивый или приемлемый в обществе ответ?
— Правдивый, разумеется.
— Вы уверены, что хотите его услышать?
Он говорил с заметным усилием — видимо, болела голова.
— Абсолютно.
— Я старался избегать вас.
Я не знала, что на это сказать.
— Но почему? — спросила я, вяло изобразив удивление.
Не отвечая, он уселся в кресло напротив, запил минеральной водой две таблетки нурофена и, открыв книгу, погрузился в нее.
Я оскорбленно встала.
— Что ж, не буду вам мешать, — сказала я и ушла.
Вечером мы с Рикки встретили его в городе на фольклорном представлении морешки — танца с мечами. Лестница под городской заставой служила импровизированным зрительным залом; мы уселись среди прочей публики. Обернувшись спустя какое-то время, я увидела Оливера, сидящего на несколько ступеней выше. Выглядел он чуть лучше, кивком даже приветствовал меня. Рикки ничего не заметил. Ночь стояла жаркая, я была в белом платье на бретельках, с обвязанным вокруг талии джемпером. Началось представление. Рикки обнял меня за плечи. В лучах света под нами Красный король долго воевал с Черным королем, пленившим его девушку.
На шее я чувствовала взгляд Оливера.
Наконец Черный король был повержен.