Недавно я был свидетелем того, как группа тинейджеров довольно грубо потешалась над моим предыдущим письмом. Я не такой болван, чтобы не оценивать ситуацию трезво, но все-таки тайно надеялся, что хоть какая-нибудь девушка одернет мальчишек: «Ну хватит вам, идиоты…» — примерно так, как кто-то иногда обрывает слишком пошлый анекдот, переходящий всякую допустимую грань. Но ни одна девушка не остановила их. Да и существует ли в век столь успешной чешской кока-колы еще какая-либо грань? Если теперь, бывает, смеются над Яном Палахом[74] и над концлагерями, то можно ли всерьез воспринимать обыкновенное чувство одиночества?
Об упомянутом одиночестве. Тебе трудно поверить, но за все эти долгие месяцы нашей размолвки я не был близок ни с одной женщиной. Ты ведь знаешь меня, знаешь, какое важное место в моей жизни всегда занимал секс. Три недели тому назад мой коллега из агентства (ты, конечно, знакома с ним, но в силу понятных причин я не называю его имени), который уже не мог смотреть на мое, как он выразился, добровольное мученичество, затащил меня в один загородный бордель, но представь себе, ни с одной из тех услужливых, но, очевидно, не очень счастливых девушек я не смог уединиться. Что за комедия: я лишился всего самого дорогого, но препоны остались. Вот одна конкретная деталь (прости мою откровенность, ты же знаешь, насколько я всегда был сдержан в этом плане): когда заиграли «Let's talk about love»[75] в исполнении Селин Дион, одна девушка, справедливо обиженная моим бездействием, положила руку на мое хозяйство. Я тотчас почувствовал эрекцию и одновремешо в голос заплакал. Ты только представь себе (на прошлой неделе это очень рассмешило доктора Z., хотя пациент ждет от своего психиатра совершенно другой реакции!): поет Селин Дион, а я со вздутыми брюками сижу в каком-то жутком кресле провинциального борделя и реву в три ручья.
Итак, это всего лишь малая толика деликатного самоироничного юмора (как писали в «Респекте»), подкрепленного неназойливой откровенностью, что я живу примерной аскетической жизнью и, главное, неизменно single[76]. Теперь кое-что менее смешное.
В последнее время мне снится страшный, тревожный сон. Я встречаю тебя у выхода из того или иного парка, преимущественно из Пругоницкого (понять не могу, почему именно там в последний раз я был в Пругонице со школьной экскурсией, где мне, между прочим, один одноклассник нечаянно сорвал родинку, которая потом весь день кровоточила…). В моих снах ты или беременна, или склоняешься над коляской. Коляска на редкость старомодная — такая плетеная, но кто знает, может, такой тип колясок теперь опять в моде.
Молюсь, чтобы это была неправда.
Люблю тебя, Лаура, и этому нет конца.
Вернись.
Оливер
Глава XXIV
С возвращением из отпуска, или Домашние Новости:
Бабушка, гуляя с сиделкой под Новый год, упала и сломала шейку бедра. После операции она лежит в Буловке; в палате еще две такие же неподвижные старушки и один умирающий государственный чиновник-пенсионер. Мы с мамой — поочередно — навещаем бабушку каждый день. Стараемся всячески развлечь ее, но она непривычно молчалива; ни разу даже не спросила, есть ли у меня парень…
Губерт сразу же после Рождества оставил семью и переехал к Ингрид, в ее гарсоньерку. Новый год они встречали уже вместе. Ингрид купила Губерту два больших книжных шкафа, торшер и, разумеется, кресло. Твердит, что впервые в жизни по-настоящему счастлива. Оливер в восторге и упрекает меня, что я не разделяю его радости.
У Жемловой рак. Она ходит на облучение и, поскольку лишилась волос, вынуждена носить косынку — с тем же узором, что и занавеска на их обувном ящике. У нее такой вид, будто рак у нее по моей и маминой вине. Жемла по-прежнему пытается обнять меня или маму, стоит нам столкнуться с ним на лестничной клетке. Он зашел к нам рассказать обо всем еще в тот вечер, когда мы прилетели с Канар. Конечно, он очень удручен. Мама приготовила ему кофе и безучастно выслушала его. Решила не тратить своих чувств по этому поводу, заявив, что если у нее нет права на равнодушие, то тогда ни у кого его нет!
Тесаржову бьет муж. Об этом сказали мне Власта и Зденька. До сих пор — спасибо макияжу — ей удавалось скрыть это, но после Сильвестра все окончательно выплыло наружу — сломанный нос и разбитую бровь едва ли можно запудрить. Романа утешает начальницу перечнем знаменитых женщин, также переживших домашнее насилие.
74
Чешский студент, совершивший самосожжение на Вацлавской площади Праги в знак протеста против оккупации Чехословакии в 1968 году войсками Варшавского договора.