Мы принадлежим друг другу.
Я люблю тебя. Вернись.
Оливер
Глава XXXII
ОН не звонит ни завтра, ни послезавтра.
Ни в последующие дни.
По нескольку раз на дню смотрю на ЕГО фотографию.
Когда закрываю глаза, вижу дисплей мобильника.
Ночами реву в подушку. Мама ни о чем не спрашивает, но ей все ясно. Подчас замечаю, как украдкой она смотрит на меня. Когда мы сталкиваемся в дверях кухни, извиняется она.
Читаю книгу немецкого психотерапевта Дорис Вольф «Когда партнер уходит», которую дала мне Ингрид (она купила ее для Губерта, но он отверг ее, и теперь на очереди я…). На суперобложке обещано, что после прочтения книги я узнаю:
— как избавиться от боли и отчаяния;
— как освободиться от горечи и ненависти;
— как преодолеть недоверие и сомнения в самой себе;
— как преодолеть чувство вины;
— как воскресить в себе радость жизни;
— как подготовить себя к новым и успешным, партнерским отношениям.
Ну а чтобы…
В редакции дела неважнецкие. Романа больна, и две недели я должна заниматься ее рубрикой. Я пишу заметки типа Мне опротивела джинса и Что делать, если в квартире не хватает положенного метража? Я практически не разговариваю. Власта со Зденой пытаются развлечь меня и что ни день наперебой пересказывают мне вчерашнюю часть телевизионного сериала «Цвета любви». Аврора рассердилась на Диего, ибо он скрыл от нее, что у него есть брат. Готовится свадьба Чео и Кандалерии, но Кандалерия весь вечер протанцевала с Элеазаром. Чео понапрасну ждал ее. Романс, исполняемый Ирен и Мартином, внезапно был прерван телефонным звонком. Тадео ослеп. Пепина выкинула и во всем обвинила Диего… Я слушаю их без всякого интереса, но потом вся эта галиматья вызывает у меня взрыв ярости.
— Пепина права, — злобно шиплю я. — Все мужики — свиньи, их бы надо кастрировать!
В конце недели даю Ингрид денег на такси и прошу привезти от Оливера мои вещи.
— Надеюсь, что он по крайней мере страдает? — спрашиваю я ее, когда мы с ней, вытащив все сумки и коробки из такси, поднимаемся по лестнице (Оливер, естественно, для меня совершенно не существует, но вы же понимаете, милые дамы, что трудно противиться даже самому ничтожному любопытству). Ингрид, пожимая плечами, задумывается.
— Ты хочешь сказать, что этот выродок совсем не страдает? — спрашиваю я. — Какой у него вообще вид?
— В целом нормальный.
Я так хорошо ее знаю, что сразу чувствую: за ее ответом что-то кроется.
— Он что, был под парами? — спрашиваю.
— Возможно. Не очень. Так, малость.
— Один был?
— Нет, — говорит Ингрид, помедлив.
Скупо описываю ей Блудичку.
— Ага, — кивает Ингрид. — Это была она.
Я не верю своим ушам. Не то чтобы Оливер даже в самой малой степени занимал меня, но все-таки…
Мир — настоящий отстойник.
Мама достает из буфета бутылку красного («Три грации», марка ее молодости), ловко откупоривает ее и наполняет наши рюмки. Мы сидим в кухне. Какое-то время непринужденно болтаем, а потом Ингрид выкладывает нам свои проблемы со студентом, который в данный момент живет у нее. Для вашего сведения: Ингрид с некоторых пор не может жить в одиночестве. Не может, дескать, представить себе, чтобы на подушке рядом было пусто… И потому каждого парня, с которым знакомится, сразу переселяет к себе.
No comment.
Последнего зовут Ондра, и он заядлый спортсмен. Времени для Ингрид у него практически не остается: во-первых, он еще учится (в Институте физического воспитания и спорта), а во-вторых, тренируется на какое-то чемпионское звание… Ежедневно по два часа ездит на велосипеде, затем отправляется бегать. В день он должен пробежать не менее десяти километров. По средам и воскресеньям вместо бега обязательно плавает. Ингрид иногда ходит с ним в бассейн, но он совсем не обращает на нее внимания, ибо должен проплыть бассейн из конца в конец шестьдесят раз.
Разговор о плавании напоминает мне дайвинг с НИМ. Я глубоко дышу, чтобы не разреветься.
— Хотя иной раз я вполне его понимаю, — кивает головой Ингрид. — Сколько ему еще остается? Пять лет? Десять? Спортсмены кончаются в тридцать, максимально в тридцать пять. А потом абзац всему…