По бульвару с бесцельным выражением лица слонялись мамаши, волоча за собой орущих панамочных детей. Пенсионеры, соорудив на лысинах колдунские колпаки из газет, стоически играли в шахматы. Немного отступившее похмелье, ввиду отсутствия окружающей влаги (ах, как все же хорошо было в фонтане), опять задолбило в виски.
«Что же, действительно, полезного, я сделал в жизни?! Как там, у любимой группы «Воскресение»… Я добрый, но добра не сделал никому!»
Какая чушь в голове! Раньше, по молодости лет, в аналогичном состоянии, я лишь истошно думал, как поактивней треснуть пива! А сейчас, блин, миллион терзаний по поводу стремительности бестолковой жизни. В полном безумии я умышленно хлопал на окружающее пространство только одним глазом. Закрыть оба было страшно. Вдруг потом не откроются.
По аллее бодро шагала белобрысая девчушка, в розовом топике, голубой юбчонке по самое пи-пи, и, припрыгивая и жмурясь от какой-то нечаянной радости, лизала мороженое.
Па-па-ба-пам! Да это же… Та самая прошмандовка, которая вчера свистнула у меня семьсот баксов. Вот тебе раз! И два и три! Я-то думал, что после вчерашней кромешной пьянки никогда и не вспомню, как она выглядит! Даже пытался сегодня. Ни шиша. А тут увидел, и сразу тумкнуло.
«Интересно, почему же я называл ее Элизабет Тейлор, если она совершенно белобрысая?! – поджидал я, пока девушка поравняется с моим телом.
– Знать, увидел вас я в недобрый час! – сипло рванул связками я.
На полувзмахе ноги она остолбенела. Упавшее мороженое расползлось желто-коричневой какашкой по песку.
– Бить будете?
– Пока садись. Вообще-то за такие вещи знаешь что делают?
– Знаю, – уныло хлопая ресницами, промямлила девчушка, – меня предупреждали. Но денег-то у меня уже нет. Может, я отработаю? Нет, честное слово, я отработаю!
– Ни хрена ты не знаешь! – Привычное нытье головы перемешивалось с мыслью, что злости-то на нее нет. Никакой. Испарилась. На солнце. – Так вот, в Средние века за подобные дрючки рубили руки. Или в виде особой царской милости секли на Лобном месте при большом скоплении народа. Так что выбирай.
– Ло-обное место, а где это?
– На Красной площади! Ты из себя дурочку не строй! Хохлуха?
– Нет, нет, русская, из области. Я просто на Красной площади ни разу не была. Хотя в Москве уже считай, – она думающе нахмурилась, – семь, ой, нет, скоро восемь месяцев!
– Зовут-то как?
– Николай, вы что, совсем ничего не помните?!
– Нет, ты вообще хоть чуть-чуть соображаешь своей областной мозгой?! Если бы я что-то помнил, ты бы у меня деньги не свистнула!
– Да, да, – затараторила она, – Вероника я, Масленникова. Меня так в честь Вероники Кастро бабушка назвала. Ну, та, которая из сериала.
О господи, мне только еще сериальных дур не хватало! Вдруг мои мозги, то ли от недоопохмеленности, то ли от вспышек на солнце, отчетливо щелкнули. Масленникова. Группа «Воскресение». Нет, не то. Роман Толстого «Воскресение»! Маслова. Ну точно, Катюша Маслова. Проститутка. И этот, как его, Нехлюдов! Вот он, вот он, шанс. Шанс совершить в жизни хоть один приличный поступок! Направить девочку на путь истинный! Не буду я давать по башке этому ребенку! Я займусь ее просвещением, образованием, отвращу от… как же это слово-то ученое, а-а, прелюбодеяния. Может, это и есть мое предназначение в жизни! Покажу ей истинные ценности…
Внезапно проснувшийся от мозгового маразма внутренний голос забубнил:
«Какие, Меркулов, у тебя могут быть «истинные ценности»? Дурь и хмурь?!»
«Фигня, фигня, может я и сам внутренне, как ее, облагорожусь. Во время воспитания этой неокрепшей заблудшей души!»
От нахлынувших похмельных чувств собственного благородства у меня резко выступили слезы. Которые, впрочем, так же быстро и высыхали.
Я гордо поднялся с лавки. И от потери равновесия тут же рухнул на нее обратно.
– Значит, так, Вероника, будем делать из тебя человека! – как можно торжественней, но уже не дергаясь, произнес я.
– Я на анал не пойду! – испуганно пролепетала кандидатка в новую жизнь и прижала сумочку к груди.
– Какой на хр… анал?! – взорвался я и тут же тормознулся. Нельзя же начинать воспитание души с таких ужасных грубостей. – Понимаешь, Вероника, я решил заняться твоим, э-э, духовным воспитанием. С бл…, пардон, с проституцией, покончено! Будешь читать книжки, ходить в театры, музеи и прочую карусель. Словом, станешь нормальным человеком.
«Как я», – хотел искренне добавить, но вовремя сдержался.