У читателя может возникнуть впечатление, что Обломова Пшеницына, которая в этой сцене «кружева, что ли, гладит», едва ли не соблазняет, чего, наверное, и желал бы ее «кум» Тарантьев, не случайно помянувший в вышеназванной встрече с Ильей Ильичом на его даче черта и подавший хозяину «свою мохнатую руку» (с. 239, 225). Но если и так, то со стороны Агафьи Матвеевны это делается всего лишь инстинктивно, как дань женской природе. Иное дело Обломов, который этому «соблазну» явно не противится.
В результате чего, пусть поначалу и безотчетно для себя, все больше отдаляется от Ольги. «С ужасом» услышит он вопрос Захара о дне его свадьбы с Ильинской, страшась не столько материальных преград к женитьбе («А деньги где? а жить чем?»), сколько сопряженных с нею «существенной и серьезной деятельности <…> и ряда строгих обязанностей» (с. 255–256). Душевное беспокойство («…как говорить с Ольгой, какое лицо сделать ей». С. 257) вызывает у него свидание с героиней в Летнем саду, куда Ильинская пришла одна, в надежде, что эта встреча напомнит им их поэтические встречи в загородном парке. Илья Ильич полагает, что он озабочен светской репутацией возлюбленной. Однако на решительно высказанное героиней предложение завтра же объявить Ольгиной тетке об их любви, чтобы ежедневно видеться уже в качестве жениха и невесты, он, бледнея, отвечает: «Погоди, Ольга: к чему так торопиться?..» (с. 261). И на следующий день, вопреки данному обещанию, не едет к героине.
От удручающего его отныне вопроса «Что я теперь стану делать?» Обломов отвлекается занятиями с «хозяйскими детьми» Ваней и Машей, любимым супом из потрохов и наблюдением, «как мелькали и двигались локти» работающей Пшеницыной, на которую герой смотрел с «таким же удовольствием, с каким утром смотрел на горячую ватрушку» (с. 262, 263–264). И которую впервые в этой сцене взял «шутливо слегка за локти» (с. 263). Жест этот как будто дополнил словесную благодарность Обломова Агафье Матвеевне, добровольно «разобравшей» «пятьдесят пар» его чулок, и та лишь «усмехнулась» на него. Но вслед за ним Илья Ильич, «останавливая глаза на <…> горле и груди» Пшеницыной, восклицает «Вы чудо, а не хозяйка!», и последняя аттестация уже соизмерима с «летними» словами Обломова Ольге Ильинской: «Ольга! Вы… лучше всех женщин, вы первая женщина в мире!..» (с. 263, 206). Больше того, сознательная и одухотворенная, но требовательная любовь Ольги к Обломову начинает мало-помалу уступать в его душе чувственному, но спокойному влечению к простой и «доброй» Агафье Матвеевне. «„Господи! — вопрошает себя Обломов. — Зачем она (Ильинская. — В.Н.) любит меня? Зачем я люблю ее? Зачем мы встретились?“ Это все Андрей: он привил нам любовь, как оспу, нам обоим. И что за жизнь, все волнения да тревоги! Когда же будет мирное счастье, покой?» (с. 264). И как бы предугадав эти жалобы героя на беспокойность его положения, Пшеницына в финале предшествующего им эпизода сообщает Илье Ильичу: «Еще я халат ваш достала из чулана <…>, его можно починить и вымыть: материя такая славная! Он долго прослужит» (с. 263).
Следующий раз халат появится в третьей части романа в зачине ее двенадцатой главы, отделенной от главы шестой, где Обломов жестом и словом обнаружил свою симпатию к Пшеницыной, двумя неделями. В их исходе отношения Ильи Ильича и Ольги Ильинской, после драматичнейшей для обоих развязки, навсегда прекратятся. Но прежде герои переживут самую патетичную сцену их любовной «поэмы». Правда, Обломов к тому времени уже и сознательно уклоняется от встреч с Ольгой — то по причине вымышленной простуды, то под предлогом ненаведенных через замерзающую Неву мостов. В действительности же его все больше поглощал повседневный уклад и быт пшеницынского семейства: «Книг, присланных Ольгой, он не успел прочесть… Зато он чаше занимался с детьми хозяйки… С хозяйкой он беседовал беспрестанно, лишь только завидит ее локти в полуотворенную дверь» (с. 266). Но снова пришел «в ужас», когда Ольга, тщетно прождавшая Обломова и в первое после наведения мостов воскресенье, на следующий день сама приехала на Выборгскую сторону, в дом Пшеницыной.