Из образца стереотипной одежды и выразительной портретной подробности халат у Гончарова сделался красноречивым символом тяготения Обломова к определенному жизнепониманию и способу жизни — не европейской, а на традиционный азиатский лад. Вспомним, что и «чудный край» обломовского детства находился «в одной из отдаленных губерний, чуть не в Азии» (с. 46). Азиатское начало Илья Ильич найдет и на Выборгской стороне Петербурга, в доме Пшеницыной. Ведь девичья фамилия Агафьи Матвеевны, судя по ее «братцу», — Мухоярова — «образована от слова мухояр, которое, как и халат, происходит из арабского языка и обозначает особый азиатский вид ткани»[16]. Для сравнения отметим, что Андрея Штольца читатель видит только в «клеенчатом плаще» (с. 124) или сюртуке. Так, уже на уровне внешней портретной детали образуется «фундаментальная оппозиция» романа: «В то время как сюртук символизирует <…> наступательный (активный) тип человека с широкими интересами, халат является выразителем созерцательно-оборонительного (пассивного) образа жизни замкнутого в себе человека… Напряжение романа достигается, однако, тем, что и в самом Обломове <…> происходит внутренняя борьба, на полярных точках которой находятся халат и сюртук»[17].
Халат же отмечает и меняющиеся моменты этой борьбы. Вот Илья Ильич, встав благодаря Штольцу в начале второй части перед дилеммой «Идти вперед или остаться» в своем прежнем апатичном состоянии, «теперь или никогда» («Этот <…> вопрос был для него глубже гамлетовского»), размышляет: «Идти вперед — значит вдруг сбросить широкий халат не только с плеч, но и с души, ума; вместе с пылью и паутиной со стен смести паутину с глаз и прозреть!» (с. 146). И под влиянием чистого и глубокого чувства к Ольге Ильинской, поразившей его естественностью своего облика и проникновенным пением, в самом деле сбрасывает с себя ранее нераздельный с ним халат. Он «показался ему противен» уже в день первой встречи с девушкой (с. 150). А после невольно сорвавшегося с уст героя признания («Нет, я чувствую… не музыку… а… любовь! — тихо сказал Обломов») Илья Ильич, покинув столицу, поселяется на даче вблизи с Ольгиной и проводит с героиней целые дни: «Встает он в семь часов, читает, носит куда-то книги. На лице ни сна, ни усталости, ни скуки. <…> Халата не видать на нем… <…> Выходит он в сюртуке, прекрасно сшитом, в щегольской шляпе…» (с. 159, 148).
В следующий раз халат появляется в романе уже после знаменитых сцен с веткой сирени (главы VII и VIII второй части), разъяснивших осчастливленному Обломову («Он вдруг воскрес»), что его чувство к Ольге пользуется взаимностью (с. 184). Но вот прошли «две-три недели», в которые герой и героиня «объездили все петербургские окрестности» («Что касается Обломова, то он дальше парка никуда бы не тронулся, да Ольга все придумывает…»), и Илью Ильича впервые посещает сомнение, действительно ли эта очаровательная двадцатилетняя девушка («Боже мой, какая она хорошенькая! Бывают же такие на свете! — думал он…») его любит (с. 187, 156). Он спрашивает, влюблена ли она в него, как он влюблен, или же любит, как «любить можно мать, отца, няньку, даже собачонку», ибо «все это покрывается общим, собирательным понятием „люблю“, как старым…» — «Халатом?», — спрашивает Ольга, засмеявшись, и продолжает: «А propos (кстати. — В.Н.), где ваш халат?» (с. 191).